Польские ссыльные в восточной сибири. Польские ссыльные в сибири

ПОЛЬСКИЕ ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ В СИБИРИ Польские переселенцы в Томской губернии в XIX в. Майничева А. Ю. В XIX в. миграции в Сибирь из европейской части России имели как вольный, так и насильственный для переселенцев характер. На поселение ссылались не только жители целых деревень, но и обширных областей. После восстания в Польше 1863 г. в Томскую губернию было водворено большое число поляков. Эти ссыльные получили официальное наименование польских переселенцев. Для руководства переселением был назначен заведующий делами по их водворению барон Фелькерзам, имевший резиденцию в с. Спасском Каинского округа Томской губ. Документы, связанные с его деятельностью, отложились в Государственном архиве Томской области в фондах 3 и 270. Преимущественно они представляют собой фрагменты деловой переписки, жалобы, прошения, статистические сведения, относящиеся к 1865–1877 гг. Хотя данные, помещенные в них далеко не исчерпывают всей проблематики переселения поляков в Сибирь, они исключительно полезны, поскольку дают возможность установить приближенную численность польских переселенцев по некоторым волостям, имена ссыльных, условия их водворения и некоторые детали обустройства на новом месте. Нужно отметить, что в Сибири уже в XVII - XVIII вв. жили ссыльные выходцы из Польши, проходившие по «литовскому списку». По сведениям 1860-х гг. поляки составляли 1% населения Томской губернии, в Томском и Барнаульском округах их число приближалось к 3 тыс. человек . По архивным документам в 1865 г. большинство польских переселенцев, высланных в Томскую губернию, происходило из Литовских губерний . В этом же году в Усть-Тартасской волости Каинского округа были водворены 811 переселенцев-выходцев из Польши, число новоселов непрерывно росло. Вместе с тем, поскольку старожилы, например, жители Усть-Тартасской волости, начали постоянно жаловаться на недостаточность наделов земли, а также на отдаленность полевых угодий из-за большой численности населения, ссыльных стремились отправить дальше, в Томский и Мариинский округа. В документах отмечается и то, что там также недоставало земли для водворения, поэтому новые партии переселенцев отправляли обратно в г. Каинск. Так, 17 февраля 1865 г. барону Фелькерзаму доносили, что 43 человека польских переселенцев были направлены в Томский и Мариинский округа, но их предлагали вернуть в Каинский округ. По ревизии на 18 февраля 1877 г. в Мариинском и Томском округах (сохранились сведения по Алчедатской, Дмитриевской, Семилужской, Ишимской волостям) кроме старожилов, переселенческих детей, ссыльных крестьян, ссыльно-поселенцев проживали польские переселенцы . В некоторых документах указано точное количество проживавших поляков. Так, по данным Семилужского волостного правления Томского округа из общего числа жителей в 5370 человек, польских переселенцев было 22 . Уже к моменту ревизии многие числившиеся в списках выходцы из Польши были в «неизвестной отлучке» или умерли. В Томском и Мариинском округах размер полагавшегося для обзаведения хозяйством пособия был больше, чем в более западных округах, но многие польские переселенцы не желали переезжать на восток дальше Каинска. Они составляли прошения, в которых указывали, что желали бы соединиться с родственниками, ранее обосновавшимися в Каинском округе. Так, польский переселенец Константин Радек, водворенный в Земляной заимке, был переведен по особому распоряжению в д. Сибирцеву для сведения с братом Осипом Радеком . В феврале 1865 г. Тит Францевич Ковальский, водворенный в д. Старый Тартас Усть-Тартасской вол., собственноручно писал, что после выздоровления и выписки из Вознесенского этапного лазарета, его должны были отослать в г. Томск. Он просил разрешения остаться в Усть-Тартасской волости для окончательного водворения, поскольку «…сверх ожидания встретил… водворенного в здешней волости сродного брата, живя с которым… будет легче переносить все противности и препятствия, встречаемые на каждом шагу при сегодняшнем положении на чужбине» . Этнический состав польских переселенцев был очень пестрым, в их число входили не только этнические поляки, но и белорусы, русские и представители других национальностей. Объединяло их, в первую очередь, проживание на территории Польши. В Сибири польские переселенцы стремились образовать компактные поселения. Об этом свидетельствуют прошения поверенных переселенцев. Так, например, Томскому губернатору было подано прошение доверенного от польских переселенцев из села Старого Тартаса Усть-Тартасской волости Игнатия Новицкого, который ходатайствовал об отводе «пустопорожнего места для заселения» . Его доверители Ивсень Ворожевич, Викентий Даукин (?) и представители еще семнадцати семей были причислены к с. Старый Тартас и пользовались земельными угодьями наравне со старожилами, однако выбрали место для образования отдельного поселка (починка) около озера Катенар. Но выяснилось, что выбранное место не было казенным и там уже размещались заимки крестьян-старожилов Бурмакиных, Дубровина, Каргополова, Бутанова и других, которые заняли эти земли «назад тому лет 50». Жители села Старо-Тартаса не соглашались уступить этот участок, что и было причиной тому, что власти прошение поляков не удовлетворили. Ранее уже упоминались конкретные населенные пункты, куда водворялись польские переселенцы. Можно дополнить эти данные и такими. Из документов от 20 февраля 1865 г. следует, что польские ссыльные прибыли в выселок Бородихин Вознесенской вол. Каинского округа. Это были Виктория Скулова 60 лет, дети ее: Игнатий 18 л., Казимир 16 л., Розалия 14 л. Затем их перевели в д. Садовскую Усть-Тартасской вол. 22 марта 1865 г. заседатель Пятого участка Каинского округа сообщал, что к нему были препровождены польские переселенцы из политической партии ї 61 Антон Двилис, его жена Саломея, их дочь Вероника, сестры Марта, Бригида и Антонина . Их разместили по квартирам в с. Вознесенском вплоть до распоряжения заведующего по делам польских переселенцев. Подытоживая сообщение о положении польских переселенцев в феврале 1865 г., чиновник Г. Г. Лерхе. писал, что к нему каждодневно стали прибывать польские переселенцы с просьбами о выдаче положенного им пособия. «Многие из них испытывали желание упрочиться самостоятельным бытием» , поскольку трудности поездки по Сибири отняли у них последнюю надежду вернуться на родину. Вместе с тем, среди польских переселенцев росло недовольство, так как добраться до волостного правления для получения пособия в обширной по площади Усть-Тартасской волости было очень сложно . В своем докладе Г. Г. Лерхе внес предложение о распространении по всем селениям печатного наставления об условиях водворения и считал, что только тогда правила, которые обычно трактовались произвольно, будут соблюдаться точно. В документах волостных правлений сохранились списки польских переселенцев, которым выдавалось в 1865 г. пособие на «домообзаводство и заведение земледельческих орудий» . Например, в с. Верхнемайзаском, пособие получили Осип Штоль, Адам Якобовский, Петр Киприс, Феликс Слабунь, Семен Куплис, Феофил Лавренович. Иван Хлюстовский, Михаил Янкулас. В д. Аникиной деньги были переданы Феофилу Ловчха (он же Ловчихов), в заселке Беспаловой - Юльяну Пеберскому, Семену Ярушевскому, Викентию Капелья, Ивану Куктину, Антону Заверскому, в д. Поповой Зайчихи - Петру Микуцкому, Андрею Кувшу, Людвигу Деренчису, Осипу Яновичу, в д. Яркульской - Александру Ткаченко, Александру Урбановичу, в с. Старый Тартас - Ивану Сурвинко. Места выхода и путь из родных мест в Сибирь можно узнать из жалоб польских переселенцев. Заслуживает внимания история польского переселенца крестьянина Ивана Николаева Азиревича, подавшего прошение томскому гражданскому генерал-губернатору 10 февраля 1865 г. Крестьянин происходил из д. Десковичизны Тверетской сельской управы Свинчанского у. Виленской губ. Он был водворен в д. Новоникольской Усть-Тартасской образцовой вол. Каинского округа Томской губ. В прошении подробно описываются трудности путешествия семьи крестьянина, которая была выслана в октябре 1863 г. «из польских пределов по высочайшему повелению в Западную Сибирь в Томскую губ.» с остановкой в Нижегородской губернии. Затем в 1864 г. водным путем на пароходе переселенцев отправили «в Казанскую губернию, а потом из нее». Крестьянин сообщал, что поскольку его две дочери были больны (Крестинья, 5 лет, и Ева, 2 лет), то подводы взяли для них, а вещи уже везти было не на чем. Далее подробно перечисляется имущество переселенцев, среди которого указаны четыре мешка, лопаты, четыре подушки пуховые, которые «были связаны простынею», «одна перина пуховая, связанный простыней ящик, ящик крашеный с двумя внутренними замками, третий висячий, впору двум поднять, там денег монетами сто пятнадцать серебром, брошь». Крестьянин поверил уверениям местного руководства, что семья его может ехать дальше, а вещи будут доставлены в место назначения. Но сколько жалобщик ни ждал, их не было, как он пишет, «ни через пять, ни через восемь дней». Трудно судить, о дальнейшей судьбе семьи, поскольку более документов не сохранилось, но ясно, что предположения могут быть самые пессимистические. Крестьяне остались на чужбине без вещей и без денег. На поселение отправлялись и семьи, и отдельные люди, которые имели право вызвать своих родных в Сибирь. Среди польских переселенцев, водворенных в Каинском округе, были и те, кто желали присылки к ним семей, и те, кто не хотели. Так, по одному из списков, первых было девять человек, последних - шесть . Понятно, что семьям было легче вести хозяйство, причем многие в этом преуспели. В Томской губернии было несложно быстро наладить быт. Старожилы охотно торговали с переселенцами. Часто новоселам представляли самые выгодные условия для покупки домов, всей хозяйственной утвари: «Дешевизна товаров чувствовалась по количеству совершавшихся покупок и продаж между старожилами и польскими переселенцами» . В д. Мало-Архангельской им продали с молотка около двенадцати крестьянских домов, владельцы которых по распоряжению правительства, выезжали в Киргизскую степь . Документы ревизии 1877 г. показывают, что немало поляков владели хорошим домообзаводством, а подати с них взыскивались нерегулярно и небрежно . Некоторые из новоселов, основательно обосновываясь в Сибири, не только обзаводились хозяйством, но и женились на старожилках. Так, в жалобе государственного крестьянина Ивана Яковлева Найданова, жившего в д. Верхнекулибницкой Каинского о. Томской губ., говорилось о том, что он просватал свою дочь Матрену за польского переселенца Лаврентия Михайловича Лабана. Суть же жалобы заключалась в том, что крестьянин отпустил Матрену и Лаврентия в с. Верхнемайзаское для венчания, но священник обряд проводить не стал, а потребовав денег три рубля серебром, отправил их в с. Шипицино к «попу Осипу Матвеичу». Но тот сначала также отказывался венчать, а потом совершил таинство за плату в 4 руб. серебром. Крестьяне сильно растратились, так как отдали деньги за венчание и за подводы, требовавшиеся для переездов. Они засомневались в необходимости своих трат, так как «слыхали от самого главного начальника, что поляков должны венчать не только за деньги, но и вовсе не должны требовать никакой награды» . Существенно различалось имущественное положение польских переселенцев, разным было и их социальное происхождение. В документах указывается, что кроме крестьян в Томскую губернию прибыли двадцать два дворянина . В с. Спасское препровождались Игнатий Уминский, Матвей Верниковский, Иосиф Яковлев Богуш . В Земляную заимку был отправлен для водворения Павел Стариковский . Дворяне всячески старались скрыть свое происхождение, так как их положение по сравнению с крестьянами было намного тяжелее. Дворянин Феликс Соболевский был обвинен в сборе шайки, что доказывали весомые улики, но он отрицал даже свою принадлежность к дворянам, ссылаясь на недоразумение и судебную ошибку . В среде польских переселенцев были самые разные люди. Некоторые промышляли воровством. Ранее уже упоминался Тит Ковальский, который подал прошение на переезд к брату. По случаю болезни Ковальский не мог сам передать документы, а доверил это польскому переселенцу Антону Боляевичу, который, как выяснилось, обкрадывал сотоварищей. У Боляевича были найдены чужие вещи, в том числе и те, что принадлежала Ковальскому . Согласно описи вор взял суконный пестрый шарф, принадлежавший Викентию Накурскому, подобный же шарф Августа Гольдштейна, а также покрытый сукном черный кожух самого Титуса (Тита) Ковальского. Отношения старожилов и польских переселенцев нельзя охарактеризовать однозначно. В документах приводятся самые разноречивые факты. С одной стороны, многие старожилы встречали новоселов приветливо, торговали с ними, даже вступали в родственные связи. А с другой стороны, не везде польских переселенцев принимали гостеприимно. В Усть-Тартасской вол. старожилы-старообрядцы были «преисполнены предубеждения» и «гнушались» польскими переселенцами: «В двух деревнях крестьяне, не желая принять к себе пришельцев в дом, наняли отдыхальные избы. В других случаях прием поляков оказался еще менее удовлетворительным. Такое отношение и зависимость последних от старожилов становится довольно тягостным и возбуждает желание самостоятельного проживания» . После инспекционной поездки в феврале 1865 г. барон Фелькерзам писал заседателю Четвертого участка, что польские переселенцы, водворенные в с. Верхний Майзас принесли жалобу о том, что в с. Спасском помощник волостного писаря не брал для отправки писем, написанных на польском языке, а принуждал их писать по-русски. Далее он приказывал обратить на это внимание и не позволять в волостном правлении так поступать . В другом документе от 19 февраля 1865 г. Фелькерзам велел наказать крестьянина-старожила Ивана Лучинина «в пример прочим…, чтобы со стороны других старожилов притеснений польским переселенцам не было», поскольку польский переселенец Михаил Чаремха, живущий в Вятской слободе Усть-Тартасской волости, «объявил претензию» в том, что ему за пятнадцать дней работы Лучинин кроме одного пуда муки не заплатил, хотя условие было 10 коп. в сутки . Итак, в середине XIX в. многие выходцы из Польши, став невольными переселенцами в Сибирь, начали обустройство в Томской губернии. Они понимали, что им придется задержаться здесь надолго, поэтому стремились поселиться совместно с родственниками и хотели быстрее обзавестись хорошим хозяйством. Приехав в уже населенную местность, они были вынуждены уживаться со старожилами, нередко защищать свои права, что, впрочем, им неплохо удавалось, поскольку закон часто был на их стороне.

Карта расположения села Вершина. Территория Шаралдаевской сельской администрации Боханского района Усть-Ордынского Бурятского автономного округа

На вершининском кладбище. Фото Ю. Лыхина, 2005 г.

Жилой дом в Вершине. Фото А. Вишневской, 1997 г.

История Вершины, или как поляки оказались в Сибири

Услышав польское приветствие «Дзень добры», а не «Здравствуйте», задаю себе вопрос, действительно ли я нахожусь в Сибири, в 130 километрах на северо-запад от Иркутска, на российской земле? И до момента моего появления здесь все говорили именно так. Так кто же эти люди?

В 1996 году, когда я первый раз посетила Вершину, приезд сюда не был мною запланирован - организаторы туристического маршрута на Байкал приготовили для нас несколькосюрпризов. Одним из них было посещение какого-то села.

Внешне это село не очень-то отличается от многих тысяч других, разбросанных как по европейской, так и по азиатской части России. Но уже после нескольких минут пребываниясреди жителей Вершины поляк чувствует себя почти как в Польше. Почему? Благодаря этому «дзень добры». Однако знание вершининцами польского языка на этом не заканчивается. Потомки польских экономических эмигрантов первой четверти XX века в большой степени сохранили язык отцов, и, несмотря на многочисленные русицизмы, приветливых хозяев легко можно понять.

Вершина появилась как место поселения польских шахтеров, приехавших сюда в начале XX века по реформе Петра Столыпина из Домбровского угольного бассейна. Царскимвластям необходимо было освоить сибирские земли, и в 1906 году министр внутренних дел П.А. Столыпин начал реформу, по которой крестьяне могли выйти из общины и поселитьсяна новых, слабо заселенных к тому времени территориях, получив при этом в обработку землю. Желающие выехать из западных районов империи (им была обещана помощьгосударства при переселении) поселялись на азиатских территориях. Здесь появлялись специальные склады с сельскохозяйственным оборудованием, пункты для переселенцев,бараки, школы, больницы. Кроме 15 десятин земли (1 десятина равнялась тогда 1,0925 га) переселенцы получали 100 рублей единовременной материальной помощи и скидку нажелезнодорожные билеты.

До 1918 года Польша была разделена на территории влияния, а населенные пункты (Блэндув, Олькуш, Чубровице, Сосновец и Хрущобруд), из которых происходили вершининские поселенцы, лежали в границах Российской империи. Те из жителей Домбровского бассейна, которые были привлечены обещаниями разнообразной помощи со стороны государства и решились стать иммигрантами, несколькими месяцами раньше выслали в Сибирь своих представителей, так называемых ходоков, чтобы они выбрали место для поселения. Территория для поселения была определена еще в 1908 году. Большой интерес шахтеров к переселению объясняется причинами экономического характера. Тяжелая социальная ситуация, когда, например, по данным 1911 года, в течение двух лет заработок снизился на 10 %; болезни, связанные с профессией, а также отсутствие надежд на лучшее будущее - все это подталкивало к переселению. Более зажиточные крестьяне, кроме того, видели в этом возможность быстрейшего обогащения.

Хотя Вершина была одним из многих поселений, появившихся в этих условиях, ее феномен состоит в том, что только здесь поляки, несмотря на значительную интеграцию в советское общество, до сегодняшнего дня сохранили осознание своего происхождения, язык предков (хотя и с добавлением русских слов), а также религиозные отличия. Все это имеет для них большое значение.

Однако, несмотря на обещания правительства, журналы того времени переселенческую акцию оценивали негативно. Это можно проследить в силезской прессе, например в «Kurier Zagłębia Polityczny, Społeczny, Ekonomiczny i Literacki». В 1910 году статьи, говорившие об эмиграции и реэмиграции, появлялись неоднократно, часто на первой полосе, и неотличались оптимизмом. Уезжавшие в Сибирь не чувствовали себя уверенно и безопасно, так как они оставляли прежнюю жизнь, покидали родные места и людей, среди которых выросли. Тот факт, что, несмотря ни на что, они решались на такой трудный переезд, ярко свидетельствует о тяжелой жизни, а также о надеждах, связанные с переселением. У людей, с которыми я разговаривала, очень сильна память о самых первых годах основания села. Воспоминания об этом передаются из поколения в поколение. В большинстве воспоминаний говорится о том, что главной причиной переезда из Силезии были тяжелые условия жизни и труда.

Часть недовольных условиями переселенцев вернулась в Польшу, расставаясь с возможностью, в общем-то, единст-венной, улучшить свою судьбу. Следует принять во внимание, что выдержать тяжелые условия жизни на чужбине и остаться здесь смогли только самые закаленные и самые зажиточные. Раскорчевка таежных земель, конфликты с местным населением и жизнь на первых порах в землянках или шалашах у многих людей отбили желание остаться. Возвратиться на родину тоже было тяжело, так как нужно было самим оплатить переезд и заново начать жизнь. Ведь наверняка те, кто уезжал в Сибирь, думали, что никогда в Силезию не вернутся.

Польские основатели Вершины оказались не в безлюдном крае, а по соседству с бурятами. Кроме антропологических и языковых различий переселенцам бросалась в глаза и разница в религиозных убеждениях. Для европейцев религия бурят казалась экзотикой. Близкое и постоянное присутствие единственных до того времени хозяев территории имелобольшое значение для сохранения национального сознания и своей, в том числе и религиозной, культуры поляков.

В связи с тем что переселенцы были выходцами из разных местностей, до переселения они не составляли организованной группы. Традиций совместного проживания, складывающихся в течение нескольких поколений, здесь не было. Новая общественная жизнь только должна была сформироваться.

С самого начала существования Вершины в процессе формирования и поддержания самосознания переселенцев и их потомков большое значение имели христианское вероисповедание и римско-католические обряды.

Поселенцы должны были где-то жить, но сразу построить дома они не могли в силу разных причин, одной из которых было тяжелое экономическое положение. Поэтому на безопасном расстоянии от реки Ида, вдоль ее правого берега (по другой стороне жили буряты) они выкапывали землянки, выкладывая стены деревом. Для того чтобы получить земли для занятия земледелием, нужно было выкорчевывать деревья в лесу. Появлялись ремесленные мастерские. Память о первых трудных годах живет до сих пор.

Сразу после переселения было принято решение о строительстве школы и костела, которые поставили в 1911–1915 годах. Уроки в трехлетней школе (в том числе и Закон Божий)первоначально проводились на польском языке. Это хорошо помнят только старшие жители Вершины, бывшие в то время учениками. Учителями были сами поселенцы. Затем учебупродолжали в Дундае - населенном пункте, лежащем в трех километрах по направлению к Иркутску. Это свидетельствует о том, что польские переселенцы осознавали и хотелисохранить отличия в своей культуре уже в момент поселения. Ведь наиболее значительными составляющими самоидентификации, принимая во внимание соседство бурят, были язык и религия.

В период Великой Отечест-венной войны в результате внутренних миграций в стране в селе появились представители других национальностей, а вместе с ними пришла другая религия. Я имею в виду русских, украинцев, татар, армян. Но, несмотря на это, жители Вершины польского происхождения сохранили свои религиозные ценности и отличия.

Как я уже упоминала, переселенцы из Домбровского бассейна первоначально не составляли консолидированной группы. Но хотя и приехали они из разных местностей, всех их объединяли общая культура, традиции, происхождение, а также цель и средства ее реализации. Положение эмигрантов и заселение общей территории привели к тому, что изнезнакомых между собой людей сложилась организованная группа. На дальнейшее развитие общности повлияли необходимость постройки домов, организация ремесленных мастерских, строительство школы, костела, а также соседство людей, отличающихся от поселенцев по многим пунктам. Первоначально определенным авторитетом в среде эмигрантов пользовались ходоки. На форму общественной структуры села повлиял и как опыт из истории польских эмигрантских сообществ, так и специфика России и, позднее, Советского Союза.

Так как земли для проживания поляков были выделены на территории бурят, с самого начала эти две различные группы вступили в контакт. Земля для поселенцев была выделена на высоком берегу реки Ида, там, где в нее впадает ручей Яматский. Отсюда первое название поселения - участок Ямат-ский. Но в том же году название заменили на Трубачеевский, что было связано с фамилией представителя бурятского деревенского сообщества Трофима Трубачеева, противившегося появлению здесь эмигрантов. Как уже отмечалось, суровый климат и тяжелые условия первоначального периода обустройства на новом месте вынудили часть приехавших вернуться в Силезию. В их числе были и ходоки, которые, несмотря на отсутствие дотации на обратную дорогу, вернулись назад.

Известно, что национальное, культурное, религиозное или любое другое сознание почти всегда усиливается в результате попыток его ликвидации или унификации с другим, например, с преобладающим на данной территории. Но бывает и так, что оно (сознание) поддается внешнему влиянию.

В Вершине на осознание и выражение «польскости» огромное влияние оказала общественно-политическая ситуация в России, СССР и затем опять в России. На первоначальномэтапе существования польского поселения для выражения польскости не было никаких ограничений. Например, была построена часовня для поляков, школа, в которой учили напольском языке. Ситуация радикально изменилась во времена Советского Союза: было ликвидировано обучение на польском языке, закрыт костел, предпринимались попыткилаицизации (отказ от религии) населения. Однако расцвет преследований пришелся на 1937 год. Тогда работники НКВД вывезли и расстреляли тридцать человек - наиболее уважаемых в селе людей. Эта трагедия сильно повлияла на судьбы оставшихся в живых людей, прежде всего женщин с детьми. Не было никаких восстаний, мятежей, продолжалась обычная трудная жизнь. Но все были запуганы, боялись даже учить своих детей основным молитвам. Принудительная организация колхозов в 30-е годы также явилась одной из причин обнищания и страха жителей села.

Многие годы жители Вершины не имели контактов с Польшей. Сразу после переселения в Сибирь поляки переписывались с оставшимися в Силезии родственниками и знакомыми. Но со временем они умирали, и это усложняло возможности поддержания отношений. В последние годы контакты начали возобновляться. В 1960-х годах село посетила Ханна Кралль, описавшая Вершину в одном из репортажей с востока СССР, приехали туда также репортеры польской кинохроники. Репортажи кинохроники, которые в период социализмапоказывали перед каждым сеансом, прежде всего служили индоктринации (обработка в духе определенной доктрины) общества.

Установление достаточно регулярных отношений жителей Вершины с родиной стало возможно, когда к власти в СССР пришел Михаил Горбачёв. Именно тогда в Вершину началиприезжать польские миссионеры, учителя. Это был конец 80-х - начало 90-х годов XX века.

В этот период село начали посещать польские туристы, как самостоятельно, так и группами. Моя первая встреча с Вершиной состоялась, как уже отмечалось, именно во времятуристической поездки. Туристы расспрашивали жителей об истории села, обычаях. Эти встречи имели и имеют большое значение для сохранения «польскости», помогая жителям села по-новому посмотреть на нее. Достаточно вспомнить, что президент Польши Александр Квасьневский (в декабре 2005 г.заканчивается второй срок его президентства) во время визита в Иркутск, в 1990-х годах, встретился с представителями Вершины. Эта «польскость» в настоящее время уже не ассоциируется с былыми преследованиями. Наоборот, вершининцы понимают, что, представляя отличную от других национальную группу, они вызывают больший интерес к себе.

Специфика политических и общественных отношений в бывшем Советском Союзе обусловила определенную унификацию народов и культур, находящихся на его территории.Несмотря на это, жители Вершины (я имею в виду главным образом ту их часть, предки которых приехали из Польши, а конкретно из Домбровского угольного бассейна), в большинст-ве своем сохранили язык и обычаи отцов. Если с польской речью гость встречается сразу по приезде в село (а иногда и раньше - в автобусе, когда едет кто-нибудь из вершининцев), то проявление обычаев легче всего заметить в обрядах - как религиозных, так и светских, например в праздновании именин (в России отмечают день рождения).

В заключение хочу добавить единственное: хотя мой последний визит состоялся восемь лет назад (летом 1997 г.), я уверена, что гостеприимство и приветливость жителейВершины к гостям со всего света, а особенно к полякам не подвергается эрозии. Нам остается жить надеждой, что молодежь, так же как представители старшего поколения, знает,ценит и культивирует наследство предков.

Перевод Н.А. Бартошевич

ЛИТЕРАТУРА

Bazylow L. Historia Rosji (История России). - Wrocław, 1985.

Bazylow L. Syberia (Сибирь). - Warszawa, 1975.

Emigracja z ziem polskich w czasach nowożytnych i najnowszych, XVIII–XX w. (Эмиграция из польских земель в новое и новейшее время, XVIII–XX вв.). - Warszawa, 1984.

Emigracje zarobkowe na tle wschodnioeuropejskich i polskich struktur społeczno-ekonomicznych (Экономическая эмиграция на фоне восточноевропейских и польских общественно-экономических структур). - Toruń, 1974.

Encyklopedia Powszechna (Всеобщая Энциклопедия). - Warszawa, 1973. - T. I; 1974. - T. II; 1976. - T. III, IV.

Figura L. Wieś Wierszyna. Z problematyki kulturowej polskich mieszkańców Syberii (Деревня Вершина. Из культурной проблематики польских жителей Сибири): Praca magisterskaprzygotowana pod kierunkiem prof. dr hab. J. Bachórza. - Uniwersytet Gdański, 1995.

Tożsamość narodowościowa w diasporze. Wieś Wierszyna w Obwodzie Irkutckim w Rosji (Национальное самосознание в диаспоре. Деревня Вершина в Иркутской области в России) // Etnos przebudzony. Seria: Studia Ethnologica. - Warszawa, 2004. - S. 83–111.

Wiśniewska A. Proces kształtowania się i rozwoju tożsamości etnicznej mieszkańców Wierszyny (Syberia środkowa) (Процесс формирования и развития этнического самосознания жителей Вершины /Средняя Сибирь/) // Etnografia Polska. - Т. XLIV, nr. 1–2. - S. 99–114.

Zarobki górników w Zagłębiu Dąbrowskiem (Заработки шахтеров в Домбровском бассейне) // Kurier Zagłębia Polityczny, Społeczny, Ekonomiczny i Literacki. - 30. 05. 1911 (nr. 146).

ANNOTATION

Agata Vishnevska. The history of Vershina, or How the Poles were found in the Siberia.

The article of Polish explorer is devoted to the history of the Siberian village Vershina founded by the migrated Poles at the beginning of XX century. The author considers how the countrymen of Vershina reserved their language, polish culture and national self-consciousness.

Агата Вишневская,
историк,
г. Варшава, Польша

Журнал "Тальцы" №4 (27), 2005 год

Разными путями попадали поляки в Енисейскую губернию. Со времен Ивана Грозного ссылались сюда военнопленные поляки, литвины, немцы. В XVII веке приходили с отрядами казаков-землепроходцев. С конца XVIII в. в сибирские губернии попадают тысячи каторжан и ссыльнопоселенцев из числа участников польских восстаний.

С 1890 по 1918 год происходило насильственное и добровольное переселение из западных губерний. В Сибирь в поисках лучшей доли и свободных земель устремились польские крестьяне. Этот поток усилился в годы столыпинской аграрной реформы. Именно в этот период было образовано десять польских деревень и около 70 хуторов. Сразу после заселения новых участков в 1896–1897 гг. крестьяне-переселенцы католического вероисповедания начали ходатайствовать об образовании приходских участков и о постройке католических церквей. Костелы были построены в Красноярске и Ачинске, деревнях Конок, Креславка, Лакино.

История маленькой деревеньки Александровки Краснотуранского района началась в далеком 1896 году. По воспоминаниям старожилов сначала на участок таежной сибирской земли, носивший название Кожуховский, с Волынской губернии (Житомирская область, северо-запад Украины) прибыли первые семь первопоселенцев, желавших поселиться на свободных землях Сибири: Михаил Дора, Иван Рогал, Яков и Александр Керш, Филипп Криспин, Филипп Сиско и Фридрих Гузик.

Мазуры – первые переселенцы

Жители Волыни, называвшие себя мазурами и частично немцами, бросили родные края и ехали за тысячи километров. Сибирь встретила переселенцев с распростертыми объятиями: личная земля – пока глаз хватает; лес и река рядом. Место, где решили обосноваться переселенцы, находилось на севере Минусинского уезда. Первым его облюбовал житель села Кортуз Кожуховский, построивший в этом таежном раю свой дом. Место было раздольное, живописное и благодатное. Прибывшим с далекой Волыни «разведчикам» оно понравилось. Трудолюбивые крестьяне нашли свободное место на отдаленном угорье, выкопали землянки, отвоевали у тайги огромные поля, засеяли их хлебами, построили дома и подсобные помещения. Через пять лет некоторые переселенцы смогли продать в уездном городе Минусинске по две телеги зерна.

Так как среди поляков преобладали мужчины, стали появляться смешанные браки. В семьях переселенцев рождалось много детей: 8-10 ребятишек было нормой для польской семьи. По большому счету все александровцы друг другу если не близкая, то дальняя родня. И фамилии сохранились со времен первых поселенцев: Сидлик, Круско, Павельчик, Габрат, Криспин. В 90-х годах XIX века в Кожуховке было 368 жителей, державших 68 единоличных хозяйств.

Все взрослые в семьях были верующими. В будни работали не покладая рук, а в воскресенье собирались в одном месте и проводили служения: проповедовали, пели, беседовали. Жили единолично. На свободных от леса местах сеяли хлеб (рожь, пшеницу), картофель, лен, коноплю, разводили скот. Сами ткали ткани, из них шили одежду. Образцовый порядок в хозяйстве трудолюбивых поселенцев привлекал в деревню все новых жителей. Вместе с деревней росла и община баптистов, сохранившаяся до сих пор.

Среди жителей Кожуховки был приехавший с пятью сыновьями энергичный и общительный Александр Керш, который пользовался уважением и непререкаемым авторитетом и был избран руководителем местного Совета, проводил коллективизацию. Это в его честь в 30-е годы деревню переименовали в Александровку. В 1933 году образовался колхоз имени Розы Люксембург. Тех, кто не захотел в него вступить, садили в тюрьму. Колхоз был крепким: в нем была пимокатка (еще в ней выделывали шкуры и шили сапоги), курятник, свинарник, конюховка, сливотделение, маслобойня (делали растительное масло).

Свободная и счастливая жизнь александровских поляков закончилась с началом репрессий и Великой Отечественной войны. Были аресты по доносам за «контрреволюционную деятельность». В 1937-м арестовали почти всех мужчин села, в том числе и Александра Павельчика, дедушку моего мужа Николая Круско. Второго августа 1937 года он был расстрелян в Минусинской тюрьме. Другой дедушка Август Круско, бывший офицер царской армии, председатель колхоза, умер от голода на Магадане. А до этого был обыск, после которого вывезли из дома все самое ценное, в том числе и продукты. Семья осталась умирать голодной смертью. После этого пришлось бабушке вступить в колхоз.

Долюшка женская...

В 1941 году всех молодых мужчин, а чуть позже и женщин отконвоировали в трудармию. У штурвалов тракторов встали Ольга Сидлик, Альбертина Тевс, Марта Шмедко, Евгения Рябцева (Гузик), окончившие в Краснотуранске курсы комбайнеров.

В 1943 году и этих женщин забрали на лесоповал в Свердловскую область и Бурятию. В трудармию были отправлены и родители Николая Августовича: Э. Павельчик и А. Круско. Им было только по 16 лет. Положение репрессированных мало чем отличалось от положения уголовников – конвой, унижения и произвол начальства, смерть от голода и непосильной работы в уральских шахтах.

В родные места начали возвращаться только в 1947 году. Иван Гузик, попавший после лагеря в трудармию, умер от истощения, как многие другие больные и искалеченные, умиравшие по пути домой и даже в стенах родного дома. Родители Н.Круско прибыли в родную деревню в 1947 году.

Жизнь постепенно входила в нормальное русло. Создавали семьи, рожали детей, работали в колхозе и на собственном подворье. И везде был порядок – любили и умели трудиться александровцы!

В 1963 году совхоз соединился с Кортузским совхозом-миллионером, директором которого был Клочков. Жить стали получше, людям начали выдавать хлеб на трудодни, приобреталась новая техника. Затем отделились от Кортуза, создали в Александровке совхоз «Передовой». Появился в деревне новый магазин, строились дороги и жилье. В 1965 году открылась в Александровке восьмилетняя школа, объединившая три жилых дома, через два года построили новую школу. В 1978 году возвели телевышку, начались трансляции передач, и народ стал приобретать телевизоры.

Когда-то деревня имела две улицы, вторая (не очень большая по размеру) называлась Причепиловкой, как бы случайно прицепившаяся к главной добротной улице.

Приглашение на свадьбу

До сих пор любят свою малую родину жители этого таежного села. Некоторые традиции предков забылись, но многие любовно хранятся в памяти потомков первых переселенцев. Не все жители сегодня знают свой язык, иные лишь понимают, но говорят с трудом. Еще в 80-х ребятишки дома и в школе на переменках разговаривали по-польски.

Готовят поляки разные национальные блюда (за годы жизни в украинской Волыни и русской Сибири их кухня смешалась с немецкой и белорусской): драники, капусту с мясом, кислые (с кислым молоком) и сладкие супы, печеную немецкую ривель-куху, мазурские вушты (фушер) и русские пельмени. Интересен обычай: на Пасху в деревне принято обливать человека в постели водой, взятой из ручья в то время, когда «солнышко играет».

Деревенские свадьбы, проходившие по польским традициям, остались лишь в памяти некоторых сельчан. Вот только слова глашатая – «прозка» не забылись с годами: «День добрий, пане-господаре! От субботы на неделе просе я вас на веселе. Кабы ви так добри были, ютро на веселе прибыли… Просе конежу овсу, а мне, молодому, просе Румке жина доброге», – говорил зазывала, въезжая на своей лошади прямо в дом к хозяевам, приглашая их на свадьбу.

Чтобы лошадь не пугалась, и ей на ливали «для храбрости». Старинные фотографии дают представление об одежде молодоженов. У невесты на голове был венок из цветов и разноцветных лент – символ целомудрия. У жениха и пяти неженатых «друганов» костюмы также были разукрашены цветами и лентами. Когда молодожены шли, в их честь стреляли из ружья патронами, заряженными цветными бумажками наподобие конфетти. Свадьба, на которую приглашали всю деревню, длилась три дня.

Разъезжаются люди из села, лишь несколько десятков семей остались в этом таежном краю. Многие односельчане приезжают на лето. И хотя деревня со славной историей постепенно теряет своих жителей, тем не менее многие трудолюбивые «господаре» работают и держат большое хозяйство, во многих семьях по трое и более детей, которых они достойно воспитывают и которым дают образование. Все перенесли люди этой деревушки. Коренных поляков в селе осталось мало.

Нина Круско, с. Майское Утро (АП)
газета "Идринский вестник" №2, 2017 г.

В XIX в. миграции в Сибирь из европейской части России имели как вольный, так и насильственный для переселенцев характер. На поселение ссылались не только жители целых деревень, но и обширных областей. После восстания в Польше 1863 г. в Томскую губернию было водворено большое число поляков. Эти ссыльные получили официальное наименование польских переселенцев. Для руководства переселением был назначен заведующий делами по их водворению барон Фелькерзам, имевший резиденцию в с. Спасском Каинского округа Томской губ. Документы, связанные с его деятельностью, отложились в Государственном архиве Томской области в фондах 3 и 270. Преимущественно они представляют собой фрагменты деловой переписки, жалобы, прошения, статистические сведения, относящиеся к 1865–1877 гг. Хотя данные, помещенные в них далеко не исчерпывают всей проблематики переселения поляков в Сибирь, они исключительно полезны, поскольку дают возможность установить приближенную численность польских переселенцев по некоторым волостям, имена ссыльных, условия их водворения и некоторые детали обустройства на новом месте.

Нужно отметить, что в Сибири уже в XVII - XVIII вв. жили ссыльные выходцы из Польши, проходившие по «литовскому списку». По сведениям 1860-х гг. поляки составляли 1% населения Томской губернии, в Томском и Барнаульском округах их число приближалось к 3 тыс. человек . По архивным документам в 1865 г. большинство польских переселенцев, высланных в Томскую губернию, происходило из Литовских губерний . В этом же году в Усть-Тартасской волости Каинского округа были водворены 811 переселенцев-выходцев из Польши, число новоселов непрерывно росло. Вместе с тем, поскольку старожилы, например, жители Усть-Тартасской волости, начали постоянно жаловаться на недостаточность наделов земли, а также на отдаленность полевых угодий из-за большой численности населения, ссыльных стремились отправить дальше, в Томский и Мариинский округа. В документах отмечается и то, что там также недоставало земли для водворения, поэтому новые партии переселенцев отправляли обратно в г. Каинск. Так, 17 февраля 1865 г. барону Фелькерзаму доносили, что 43 человека польских переселенцев были направлены в Томский и Мариинский округа, но их предлагали вернуть в Каинский округ.

По ревизии на 18 февраля 1877 г. в Мариинском и Томском округах (сохранились сведения по Алчедатской, Дмитриевской, Семилужской, Ишимской волостям) кроме старожилов, переселенческих детей, ссыльных крестьян, ссыльнопоселенцев проживали польские переселенцы . В некоторых документах указано точное количество проживавших поляков. Так, по данным Семилужского волостного правления Томского округа из общего числа жителей в 5370 человек, польских переселенцев было 22 . Уже к моменту ревизии многие числившиеся в списках выходцы из Польши были в «неизвестной отлучке» или умерли.

В Томском и Мариинском округах размер полагавшегося для обзаведения хозяйством пособия был больше, чем в более западных округах, но многие польские переселенцы не желали переезжать на восток дальше Каинска. Они составляли прошения, в которых указывали, что желали бы соединиться с родственниками, ранее обосновавшимися в Каинском округе. Так, польский переселенец Константин Радек, водворенный в Земляной заимке, был переведен по особому распоряжению в д. Сибирцеву для сведения с братом Осипом Радеком . В феврале 1865 г. Тит Францевич Ковальский, водворенный в д. Старый Тартас Усть-Тартасской вол., собственноручно писал, что после выздоровления и выписки из Вознесенского этапного лазарета, его должны были отослать в г. Томск. Он просил разрешения остаться в Усть-Тартасской волости для окончательного водворения, поскольку «…сверх ожидания встретил… водворенного в здешней волости сродного брата, живя с которым… будет легче переносить все противности и препятствия, встречаемые на каждом шагу при сегодняшнем положении на чужбине» .

Этнический состав польских переселенцев был очень пестрым, в их число входили не только этнические поляки, но и белорусы, русские и представители других национальностей. Объединяло их, в первую очередь, проживание на территории Польши. В Сибири польские переселенцы стремились образовать компактные поселения. Об этом свидетельствуют прошения поверенных переселенцев. Так, например, Томскому губернатору было подано прошение доверенного от польских переселенцев из села Старого Тартаса Усть-Тартасской волости Игнатия Новицкого, который ходатайствовал об отводе «пустопорожнего места для заселения» . Его доверители Ивсень Ворожевич, Викентий Даукин (?) и представители еще семнадцати семей были причислены к с. Старый Тартас и пользовались земельными угодьями наравне со старожилами, однако выбрали место для образования отдельного поселка (починка) около озера Катенар. Но выяснилось, что выбранное место не было казенным и там уже размещались заимки крестьян-старожилов Бурмакиных, Дубровина, Каргополова, Бутанова и других, которые заняли эти земли «назад тому лет 50». Жители села Старо-Тартаса не соглашались уступить этот участок, что и было причиной тому, что власти прошение поляков не удовлетворили.

Ранее уже упоминались конкретные населенные пункты, куда водворялись польские переселенцы. Можно дополнить эти данные и такими. Из документов от 20 февраля 1865 г. следует, что польские ссыльные прибыли в выселок Бородихин Вознесенской вол. Каинского округа. Это были Виктория Скулова 60 лет, дети ее: Игнатий 18 л., Казимир 16 л., Розалия 14 л. Затем их перевели в д. Садовскую Усть-Тартасской вол. 22 марта 1865 г. заседатель Пятого участка Каинского округа сообщал, что к нему были препровождены польские переселенцы из политической партии ї 61 Антон Двилис, его жена Саломея, их дочь Вероника, сестры Марта, Бригида и Антонина . Их разместили по квартирам в с. Вознесенском вплоть до распоряжения заведующего по делам польских переселенцев.

Подытоживая сообщение о положении польских переселенцев в феврале 1865 г., чиновник Г. Г. Лерхе. писал, что к нему каждодневно стали прибывать польские переселенцы с просьбами о выдаче положенного им пособия. «Многие из них испытывали желание упрочиться самостоятельным бытием» , поскольку трудности поездки по Сибири отняли у них последнюю надежду вернуться на родину. Вместе с тем, среди польских переселенцев росло недовольство, так как добраться до волостного правления для получения пособия в обширной по площади Усть-Тартасской волости было очень сложно . В своем докладе Г. Г. Лерхе внес предложение о распространении по всем селениям печатного наставления об условиях водворения и считал, что только тогда правила, которые обычно трактовались произвольно, будут соблюдаться точно.

В документах волостных правлений сохранились списки польских переселенцев, которым выдавалось в 1865 г. пособие на «домообзаводство и заведение земледельческих орудий» . Например, в с. Верхнемайзаском, пособие получили Осип Штоль, Адам Якобовский, Петр Киприс, Феликс Слабунь, Семен Куплис, Феофил Лавренович. Иван Хлюстовский, Михаил Янкулас. В д. Аникиной деньги были переданы Феофилу Ловчха (он же Ловчихов), в заселке Беспаловой - Юльяну Пеберскому, Семену Ярушевскому, Викентию Капелья, Ивану Куктину, Антону Заверскому, в д. Поповой Зайчихи - Петру Микуцкому, Андрею Кувшу, Людвигу Деренчису, Осипу Яновичу, в д. Яркульской - Александру Ткаченко, Александру Урбановичу, в с. Старый Тартас - Ивану Сурвинко.

Места выхода и путь из родных мест в Сибирь можно узнать из жалоб польских переселенцев. Заслуживает внимания история польского переселенца крестьянина Ивана Николаева Азиревича, подавшего прошение томскому гражданскому генерал-губернатору 10 февраля 1865 г. Крестьянин происходил из д. Десковичизны Тверетской сельской управы Свинчанского у. Виленской губ. Он был водворен в д. Новоникольской Усть-Тартасской образцовой вол. Каинского округа Томской губ. В прошении подробно описываются трудности путешествия семьи крестьянина, которая была выслана в октябре 1863 г. «из польских пределов по высочайшему повелению в Западную Сибирь в Томскую губ.» с остановкой в Нижегородской губернии. Затем в 1864 г. водным путем на пароходе переселенцев отправили «в Казанскую губернию, а потом из нее». Крестьянин сообщал, что поскольку его две дочери были больны (Крестинья, 5 лет, и Ева, 2 лет), то подводы взяли для них, а вещи уже везти было не на чем. Далее подробно перечисляется имущество переселенцев, среди которого указаны четыре мешка, лопаты, четыре подушки пуховые, которые «были связаны простынею», «одна перина пуховая, связанный простыней ящик, ящик крашеный с двумя внутренними замками, третий висячий, впору двум поднять, там денег монетами сто пятнадцать серебром, брошь». Крестьянин поверил уверениям местного руководства, что семья его может ехать дальше, а вещи будут доставлены в место назначения. Но сколько жалобщик ни ждал, их не было, как он пишет, «ни через пять, ни через восемь дней». Трудно судить, о дальнейшей судьбе семьи, поскольку более документов не сохранилось, но ясно, что предположения могут быть самые пессимистические. Крестьяне остались на чужбине без вещей и без денег.

На поселение отправлялись и семьи, и отдельные люди, которые имели право вызвать своих родных в Сибирь. Среди польских переселенцев, водворенных в Каинском округе, были и те, кто желали присылки к ним семей, и те, кто не хотели. Так, по одному из списков, первых было девять человек, последних - шесть . Понятно, что семьям было легче вести хозяйство, причем многие в этом преуспели. В Томской губернии было несложно быстро наладить быт. Старожилы охотно торговали с переселенцами. Часто новоселам представляли самые выгодные условия для покупки домов, всей хозяйственной утвари: «Дешевизна товаров чувствовалась по количеству совершавшихся покупок и продаж между старожилами и польскими переселенцами» . В д. Мало-Архангельской им продали с молотка около двенадцати крестьянских домов, владельцы которых по распоряжению правительства, выезжали в Киргизскую степь . Документы ревизии 1877 г. показывают, что немало поляков владели хорошим домообзаводством, а подати с них взыскивались нерегулярно и небрежно .

Некоторые из новоселов, основательно обосновываясь в Сибири, не только обзаводились хозяйством, но и женились на старожилках. Так, в жалобе государственного крестьянина Ивана Яковлева Найданова, жившего в д. Верхнекулибницкой Каинского о. Томской губ., говорилось о том, что он просватал свою дочь Матрену за польского переселенца Лаврентия Михайловича Лабана. Суть же жалобы заключалась в том, что крестьянин отпустил Матрену и Лаврентия в с. Верхнемайзаское для венчания, но священник обряд проводить не стал, а потребовав денег три рубля серебром, отправил их в с. Шипицино к «попу Осипу Матвеичу». Но тот сначала также отказывался венчать, а потом совершил таинство за плату в 4 руб. серебром. Крестьяне сильно растратились, так как отдали деньги за венчание и за подводы, требовавшиеся для переездов. Они засомневались в необходимости своих трат, так как «слыхали от самого главного начальника, что поляков должны венчать не только за деньги, но и вовсе не должны требовать никакой награды» .

Существенно различалось имущественное положение польских переселенцев, разным было и их социальное происхождение. В документах указывается, что кроме крестьян в Томскую губернию прибыли двадцать два дворянина . В с. Спасское препровождались Игнатий Уминский, Матвей Верниковский, Иосиф Яковлев Богуш . В Земляную заимку был отправлен для водворения Павел Стариковский . Дворяне всячески старались скрыть свое происхождение, так как их положение по сравнению с крестьянами было намного тяжелее. Дворянин Феликс Соболевский был обвинен в сборе шайки, что доказывали весомые улики, но он отрицал даже свою принадлежность к дворянам, ссылаясь на недоразумение и судебную ошибку .

В среде польских переселенцев были самые разные люди. Некоторые промышляли воровством. Ранее уже упоминался Тит Ковальский, который подал прошение на переезд к брату. По случаю болезни Ковальский не мог сам передать документы, а доверил это польскому переселенцу Антону Боляевичу, который, как выяснилось, обкрадывал сотоварищей. У Боляевича были найдены чужие вещи, в том числе и те, что принадлежала Ковальскому . Согласно описи вор взял суконный пестрый шарф, принадлежавший Викентию Накурскому, подобный же шарф Августа Гольдштейна, а также покрытый сукном черный кожух самого Титуса (Тита) Ковальского.

Отношения старожилов и польских переселенцев нельзя охарактеризовать однозначно. В документах приводятся самые разноречивые факты. С одной стороны, многие старожилы встречали новоселов приветливо, торговали с ними, даже вступали в родственные связи. А с другой стороны, не везде польских переселенцев принимали гостеприимно. В Усть-Тартасской вол. старожилы-старообрядцы были «преисполнены предубеждения» и «гнушались» польскими переселенцами: «В двух деревнях крестьяне, не желая принять к себе пришельцев в дом, наняли отдыхальные избы. В других случаях прием поляков оказался еще менее удовлетворительным. Такое отношение и зависимость последних от старожилов становится довольно тягостным и возбуждает желание самостоятельного проживания» . После инспекционной поездки в феврале 1865 г. барон Фелькерзам писал заседателю Четвертого участка, что польские переселенцы, водворенные в с. Верхний Майзас принесли жалобу о том, что в с. Спасском помощник волостного писаря не брал для отправки писем, написанных на польском языке, а принуждал их писать по-русски. Далее он приказывал обратить на это внимание и не позволять в волостном правлении так поступать . В другом документе от 19 февраля 1865 г. Фелькерзам велел наказать крестьянина-старожила Ивана Лучинина «в пример прочим…, чтобы со стороны других старожилов притеснений польским переселенцам не было», поскольку польский переселенец Михаил Чаремха, живущий в Вятской слободе Усть-Тартасской волости, «объявил претензию» в том, что ему за пятнадцать дней работы Лучинин кроме одного пуда муки не заплатил, хотя условие было 10 коп. в сутки .

Итак, в середине XIX в. многие выходцы из Польши, став невольными переселенцами в Сибирь, начали обустройство в Томской губернии. Они понимали, что им придется задержаться здесь надолго, поэтому стремились поселиться совместно с родственниками и хотели быстрее обзавестись хорошим хозяйством. Приехав в уже населенную местность, они были вынуждены уживаться со старожилами, нередко защищать свои права, что, впрочем, им неплохо удавалось, поскольку закон часто был на их стороне.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Работа поддержана грантами РГНФ, 1997–1999, 97–01–00024, «Восточные славяне Западной Сибири: создание устойчивых этноэкологических систем развития», 1999–2000, 99–01–00058, «Малочисленные этнические группы некоренных народов Сибири: проблемы развития культуры жизнеобеспечения (на примере греков, эстонцев, белорусов)».
2. Томская губерния: Список населенных мест по сведениям 1859 г. СПб., 1868. С.LXXI.
3. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.29.
4. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.34.
5. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.4, л. 5, 5 об, 6. Среди переселенцев названы: Феликс Мартынов Байковский, Янек Конча, Францишек Пашкевич, Андрей Глубе, Игнатий Роменовский, Устин Вишневский, Петр Мецкевич, Валентин Ковнитис, Сильверст Калиновский, Казимир Чивилиск, Викентий Янковский, Августин Андружевский, Франц Юрьян, Иван Юерейкис, Тадеуш Киунбис, Иван Сафронов, Фома Наховский, Ипполит Захарович, Амброзий Амброзовский или Брясозовский, Игнатий Васильевский, Онуфрий Барановский, Иван Барановский, Флорин Буцевич, Никодим Зоза, Антон Стеклинский, Францишек Нарецижевич, Доменик Янович, Людвиг Коцлубовский, Казимир Крутицкий, Карп Иодка, Теодор Никучанец, Иван Никитин, Мартин Косинский, Семен Косицкий, Леон Вергоцкий, Иосиф Лепеш, Иосиф Куликовский, Ян Кулеш, Томеш Яблоновский, Станислав Давыдович.
6. ГАТО. ф.3, оп.11, д.1327, л. 9, 9 об., 11 об..
7. ГАТО. ф.3, оп.11, д.1327, л. 13.
8. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.20. 20 февраля 1865 г.
9. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.17.
10. ГАТО, ф.3, оп. 44, д.41, л.5.
11. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.21.
12. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.28.
13. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.28 об.
14. ГАТО, ф.270, оп.1, д.4, л.14.
15. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.15.
16. ГАТО, ф.270, оп.1, д.6, л.15.
17. ГАТО, ф.270, оп.1, д.2, л.27.
18. ГАТО, ф.270, оп.1, д.2, л.27 об.
19. ГАТО. ф.3, оп.11, д.1327, л. 9, 9 об., 11 об., 13.
20. ГАТО, ф.270, оп.1, д.5, л.2.
21. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л.1.
22. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л. 4 об., 10.
23. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.38. 29 марта 1865 г.
24. ГАТО, ф.270, оп.1, д.3, л..3.
25. ГАТО, ф.270, оп.1, д.4, л.18.
26. ГАТО, ф.270, оп.1, д.2, л.27, 27 об.
27. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.7, 7 об.
28. ГАТО, ф.270, оп.1, д.1, л.8, 8 об.

Поддержите нас

Ваша финансовая поддержка направляется на оплату хостинга, распознавание текстов и услуги программиста. Кроме того, это хороший сигнал от нашей аудитории, что работа по развитию «Сибирской Заимки» востребована читателями.

Восточная Сибирь использовалась российским государством как место ссылки еще с XVII века. Сюда отправлялись «за измены» бояре, дворяне, придворная знать, а также стрельцы, крестьяне, посадские, старообрядцы, пленные поляки, шведы. В этот период за Уральский камень попадали в основном участник неудавшихся дворцовых переворотов, жертвы интриг очередных временщиков. Были среди них и поляки.

Так, известно, что еще в 1668 г., Сибирский приказ расписал 22 шляхтича с семьями, посланными служить в сибирские города.

В 1775 году в Селенгинском уезде появились крестьян, сосланных по воле помещиков вместе с беглыми раскольниками из Польши, получившие наименование здесь «семейских» или «поляков», По данным насчитывалось уже 1660 ревизских душ.

Первые политические ссыльные поляки стали прибывать в ВС вслед за декабристами. Это были участники национально-освободительного восстания 1830 г. Система их распределения в Сибири только складывалась, поэтому местные власти нередко были просто не осведомлены, каким образом и где надлежит организовывать их быт и работы. Так произошло, например, с Юзефом Сасиновичем, шляхтичем из-под Белостока, осужденным в «одну из крепостей Восточной Сибири» за участие в «деятельном и ревностном способствовании к распространению возмутительных преднамерений», а проще, за укрывательство участников восстания. Когда-то Сасинович сражался под знаменем Наполеона, был ранен, ослеп, в Сибирь отправился в сопровождении слуги крестьянина Адама Белявского. Уже в 1834 г. поляки прибыли в Иркутск, а отсюда, за неимением в губернии «крепостей», были отправлены в Петровский Завод.

Так как отдельных казематов для политических ссыльных на заводе не было, Сасинович, по распоряжению генерал-губернатора Н.С. Сулимы, был помещен в арестантскую полуказарму государственных преступников. За такое самоуправство Сулима незамедлительно получил внушение из Петербурга: «…при сем случае не могу умолчать, что как казарма Петровского Завода предназначена единственно для содержания государственных преступников, прикосновенных к известному Вам, милостивый государь, делу, то прежде распоряжения о помещении в оную Иосифа Сасиновича, следовало бы Вашему превосходительству предварительно испросить на сие установленным порядком надлежащее разрешение».

Подобным образом были отправлены в Сибирскую ссылку и ксендзы Антоний Ойжановский и Людвик Тенсеровский, обвинявшиеся «в сношениях с некоторыми из злоумышленников». Согласно приговора, их следовало без лишения сана содержать в «дальних римско-католических монастырях». За неимением оных, местные власти вынуждены были отправить священников в феврале 1835 г. в Тунку, а оттуда уже в августе этого же года, учитывая неурожай и дороговизну продуктов - в город Балаганск, где они и находились по 1842 год.

ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 632. Отчет об управлении Восточной Сибирью за 1857 год.

Находящихся под особым надзором полиции зафиксировано за 1857 год по Восточной Сибири 87, политических преступников – 76. Из первых, 10 – поведения порядочного и 5 – неодобрительного; сверх того 1 ссыльный сослан в Томскую арестантскую роту. Все остальные, равно как и политические преступники, отличаются хорошим поведением и покорностью местным властям.

Самых больших размеров достигла польская ссылка после подавления национально-освободительного восстания 1863–1864 гг. По разным источникам, в Сибирь за три года было отправлено от 18 до 22 тысяч польских патриотов. Часть ссыльных отбывали наказание в Восточной Сибири, в частности, на Нерчинской каторге, а затем выходили на поселение в Западное Забайкалье.

Сколько поляков было сослано в Западное Забайкалье после событий 1863 г., точных данных нет. Из «Отчета о состоянии Забайкальской области за 1865 год» следует, что по случаю происходивших беспорядков в Царстве Польском, только в Забайкальскую область и только за один год выслано «для употребления в каторжные работы на Нерчинских заводах 1595 политических преступников», которыебыли размещены частью в заводских зданиях, частью в зданиях, принадлежащих военному ведомству. [ГАИО. Ф. 24. Оп. ОЦ. Д. 686: ГАИО. Ф. 24. Оп. ОЦ. Д. 81.]

В 1860-е годы центром размещения политических ссыльных являлся Петровский завод. С января по декабрь 1864 г. здесь находились ссыльные гарибальдийцы, участники польского восстания. В 1863 г. они были взяты в плен русскими войсками, осуждены в Варшаве на значительные сроки каторжных работ и доставлены в Западное Забайкалье. Гарибальдийцы прибыли из Иркутска в составе большой партии польских ссыльных, насчитывавшей не менее 74 человек,

Большая колония польских ссыльных сложилась в Иркутске. По воспоминаниям Агатона Гиллера, в городе было не менее 150 поляков. В 1868 г. из двух крупных столярных мастерских Иркутска, по производству мебели, одно – Роберта Рейхарта – политического преступника. Здесь столяров, токарей и учеников работало 7 человек. Среди трех красильных заведений города одно принадлежало политическому преступнику Осипу Круликовскому.

О числе польских ссыльных в округах ИГ можно судить по следующим цифрам за 1871–1872 гг.: в Иркутском округе политических 794; Нижнеудинском – 290; Балаганском – 1090; Киренском – 43 и Верхоленском – 66, а всего – 2778 человек.

Немало поляков были заняты тяжелым каторжным трудом. В ведомости политическим преступникам, находящимся в селе Лиственничном (Усолье?) в заведывании зауряд сотника П.Попова на 3.01. 1866 г. 206 польских фамилий и имен. В ведомости политических преступников, находящихся в работах при Петровском железоделательном заводе за сентябрьскую треть 1865 г. 160 польских имен (Л. 11-14). В Троицком сользаводе – 90 поляков. Кондуитный список политическим преступникам, находящимся в Муравьевской гавани и г. Сретенске – 177 поляков (Л. 16–20). Против каждой фамилии стоит оценка за поведение. В основном, в деле записи: «поведения хорошего», но есть и «дерзок» или «вообще дурного поведения». В списке политических преступников в деревне Сиваковой (Нерчинский округ) – 903 польских фамилии. (Л. 89-107).

Местные жители охотно нанимали политических ссыльных на службу: «политики» были грамотными, вели дела честно, были обязательными и исполнительными, да и стоили меньше. Приведем строки из письма П.Д. Баллода, отбывшего каторгу на Александровском заводе А.С. Фаминицину от 3 июля 1870 г., «Пишу Вам это письмо из Посольска, куда меня нелегкая принесла из Верхнеудинска больного. И сижу я здесь третью неделю и ожидаю, когда придет сюда какое-нибудь судно или пароход и увезет меня через Байкал. Когда я выезжал из Александровского завода, то мне предлагали несколько мест купцы и разные предприниматели с порядочным содержанием, и даже один бурят, у которого я покупал скот, сказал мне: «Друг, оставайся здесь, я тебе дам 3 руб. в месяц жалованья и просто 500 быков, и ты торгуй, как знаешь». Разумеется, для меня прямой расчет был остаться там, но по правилам в Забайкальской области никого из государственных и политических преступников оставлять нельзя». [Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. – Новосибирск, 1993. – Вып. II. – Т. 1. – С. 217–218.]

Если русский уголовный или политический ссыльный рвались из Сибири в Европейскую Россию, рассматривая ссылку как временное удаление из привычной среды, то поляки на месте поселения без промедления пускали прочные корни – обзаводились добротной усадьбой, домашним скотом, активно искали занятие своим способностям. Здесь они создавали семьи, растили детей, занимались предпринимательством, делали служебную карьеру.

Нередко ссыльные поляки столь крепко прикипали к сибирской земле, обзаводились хозяйством, что не могли все это бросить и немедленно вернуться на родину. Вот, например, показательное прошение Ф. Далевского Н.П. Дитмару, написанное после «высочайшего соизволения от 25 мая 1868 г. об облегчении участи политических ссыльных: «Так как я, имея свою мыловарню и для обслуги ея лошадей и быков, принужден был сделать запас на зиму, а именно сена и дров, которые я закупил у окрестных жителей, то покорнейше прошу, Ваше превосходительство, оставить меня на поселение в Забайкальской области. Ежели бы это было возможным, то оставить меня, по крайней мере, на один год. [Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. – Новосибирск, 1993. – Вып. II. – Т. 1. – С. 213.]

Порядок распределения и условия пребывания польских повстанцев в Сибирской ссылке имели свои особенности. Так, согласно «Правил по устройству быта политических ссыльных, сосланных в Восточную Сибирь из Царства Польского и Западных губерний» поляки «в видах обеспечения их быта, распределялись по утверждению начальника губернии, применяясь к роду занятий каждого». Сосланные поляки, желавшие в местах поселения заняться земледельческим трудом, наделялись землей. Отдельным пунктом правила предполагали «водворять поляков-ремесленников, мастеров и прочих в казенные и все имеющиеся в губерниях частные заводы». Те же, кто устроил свое хозяйство, «при хорошем поведении» могли остаться на местах водворения и после окончания срока наказания.

Такое исключительное отношение к полякам было продиктовано, с одной стороны, хроническим недостатком в Забайкалье квалифицированных рабочих рук, с другой – преобладанием среди ссыльных людей столь дефицитных рабочих профессий. Вот, например, список поляков, изъявивших желание остаться после окончания срока ссылки в Забайкалье, составленный в апреле 1873 года. В списке 54 фамилии. Большинство поляков «испрашивали разрешение» поселиться близ Читы, а также на Нерчинских заводах. Девять человек предполагали остаться в Западном Забайкалье: Артецкий Константин – мыловар – Верхнеудинск; Брудницкий Иван – колбасник – Верхнеудинск; Дрейзонтен Ян – пильщик – Петровский Завод; Жоховский Игнатий – мыловар – Верхнеудинск; Ковальский Николай – портной – Петровский Завод; Игначевский Иосиф – слесарь – Тарбагатайская волость; Молиенко Иосиф – сапожник – Петровский Завод; Прушинский Иосиф – сапожник – Петровский Завод; Синдер Нохейм – булочник – Петровский Завод.

Как видим, в ВС стремились остаться люди «простого звания», рабочих профессий и специальностей. Не случайно, устройство поляков на прииски региона было максимально упрощено: желающим работать на добыче золота, например, необходимо было всего лишь иметь одного поручителя, коим охотно выступал хозяин прииска, а также разрешение станового пристава. При этом переезды с прииска на прииск внутри одной компании, даже если они отстояли друг от друга на сотни километров, также не требовали особого разрешения, чем поляки широко пользовались, перемещаясь с одним «билетом» по всему краю. [ГАИО. Ф. 24. Оп. ОЦ. Д. 814. Л. 2 об.]

Несмотря на столь либеральное отношение, закон предусматривал относительно польских ссыльных и серьезные ограничения. Они не имели права заниматься частным извозом, воспитанием детей, «преподаванием наук» и искусств, содержать аптеки, фотографии и литографии, торговать вином, занимать какие-либо должности в правительственных учреждениях. Впрочем, особенностью польской ссылки было то, что польские изгнанники всегда с успехом занимались всем вышеперечисленным. Например, Петр Боровский, после Нерчинской каторги занимался золотодобычей, имел собственные прииски, где охотно предоставляя работу нуждающимся полякам; Иосиф Валецкий изготавливал мыло и свечи; Франц Вардынский, Юлиан Иордан, Кароль Рупрехт служили в золотопромышленных компаниях, Алоизий Венда управлял маслоделательным заводом; Мечислав Зарембский имел земельный участок, вел сельское хозяйство, был записан в купцы третьей гильдии; Кароль Подлевский поставлял зерно горному управлению; Александр и Фелициан Карпинские основали в Верхнеудинском уезде фабрику по производству швейцарских сыров; К. Савичевский основал завод, на котором производил ежегодно мыла на 12 тысяч рублей и на 3,5 тысячи масла кедрового ореха, вел крупную торговлю в Кяхте; Иван Орачевский занимался медицинской практикой. [Тимофеева М.Ю. – Чита, 2001.].

Конечно же история Сибири и Прибайкалья изобилует примерами научного творчества поляков. Во второй половине 1880-х годов Б. Шварце и Аф. Михайлович обратились к директору Иркутской магнитно-метеорологической обсерватории с просьбой, разрешить им организацию в Тунке постоянных метеорологических наблюдений. Директор, с одобрением встретив это предложение, «покорнейше» запросил губернское правление и получил ответ в декабре 1887 г. за подписью Иркутского вице-губернатора: «… нахожу вполне возможным разрешить поднадзорным производство метеорологических наблюдений в селе Тункинском, так как подобное занятие не исключается смыслом Высочайше утвержденного 12 марта 1882 г. Положения о полицейском надзоре и кроме того избавит этих поднадзорных от праздности, гибельно влияющей на нравственность их состояния. [ГАИО. Ф. 25. Оп. ОЦ. Д. 5. Л. 3.]

Большая часть ссыльных поляков из крестьян, расселенных в селах Прибайкалья, уже в третьем поколении обрусели. Они пустили прочные корни на сибирской земле, пополняя податные сословия. Польское дворянство, наоборот, после амнистии в большинстве случаев выехало на родину.

Наш современник, профессор Вроцлавского университета А. Кучиньский, указывая на созидательный, деятельный образ жизни ссыльных поляков, так писал, о труде поляков: «Они искали какого-либо осмысленного места в этом новом для них пространстве, места не только в топографическом смысле, ибо таковое было им назначено царским приговором, но места осмысленного наполнения своей жизни в ссыльном отдалении, нередко свободной от арестантских рот, кандальной каторги или нелепого замыкания в тюрьмах и сибирских гарнизонах. Некоторые из этих ссыльных находили такое место, берясь за различные занятия – купечество, золотоискательство, ремесла, земледелие, но были и такие, которые смысл ссыльного существования наполняли познавательной деятельностью в области географических, естествоиспытательских и этнографических исследований. Предпочтения, которые они внесли в свою ссыльную жизнь, обозначали каким-то способом новый горизонт их существования за пределами отечества». [Кучиньский А. Польские известия о бурятах и их познавательная ценность (в переводе Б.С. Шостаковича) // Сибирско-польская история и современность: актуальные вопросы: Сб. мат-лов межд. научн. конф. – Иркутск, 2001. – С. 287.].

Какова социокультурная роль польской ссылки? Если мы, изучая ссылку политическую, например, ссыльных большевиков, говорим прежде всего о ролиреволюционизирующей, то роль поляков здесь в Сибири – прежде всего социокультурная. Каковы количественные составляющие этого вклада?

Сегодня надо констатировать, что до сих пор огромнейшая научная проблема как польская ссылка в Сибирь или в Сибири остается не исследованной и иллюстрируется на примере нескольких десятков предприимчивых поляков. Да, мы знаем, что имел свечные заводы, были прекрасными музыкантами. А как жили тысячи безызвестных поляков в Сибири, чем занимались. Да даже количественные показатели не установлены. Мы достаточно четко знаем, что ссыльных социал-демократов было столько-то, эсеров также. А сколько было поляков в первой половине 19 века, затем во второй. Этих данных нет. Вернее, они есть, но лежат в архиве. Например, только одно дело из 24 фонда ГАИО, просмотренное мной недавно дало следующие показатели:

А сколько поляков было всего, например, после восстания 1863 года? Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо переписать десятки томов архивных дел со статейными списками. Тогда мы будем знать по крайней мере кол-ов, год рождения, социальное положение, географию расселения и род занятий. Пока данных нет, история поляков в Сибири по-прежнему изучается по мемуарам на основе судьбы нескольких десятков поляков.

В этом направлении надо только приветствовать выход в свет книги Ссыльные поляки в Сибири 17, 19 вв., изданную совместно СО РАН и ГАИО. В работе приводятся сотни имен ссыльных поляков. Это дает материал для обобщений. Слабой стороной книги является как раз отсутствие обобщающего материала, научных задач, следующих из обстоятельного историографического обзора. Это, безусловно, обедняет данное исследование.

В качестве положительного примера можно отметить и работу Марины Юлиановны Тимофеевой «Участники польского национально-освободительного движения в Забайкальской ссылке 1830–1850 гг. Автор приводит несколько десятков или даже сотен имен, но в основном, это лица известные. Книга Гапоненко и Семенова Польские политические ссыльные в хозяйственной и культурной жизни Забайкалья впервой половине 19 века. Серия Поляки в Бурятии 5 томов.