Мария кикоть - исповедь бывшей послушницы. Рецензии на книгу «» Мария Кикоть Отклики на исповедь бывшей послушницы

Когда ты нашел смысл и истину в православии, то всё и все вокруг обещают (да и сам надеешься), что принадлежность к церковному сообществу и доверие старшим дают гарантии. Делай так-то и так-то, тогда спасешься – таких рецептов можно много прочесть во всякой благочестивой литературе. И вот, вроде все делал правильно, как в книжке написано, как батюшка благословил, вроде исполнял волю Божию… А получилось…

Книга Марии Кикоть – это попытка осмыслить, почему послушница превратилась в «бывшую» и ушла из образцово-показательного монастыря, куда ее благословил поступить духовный отец. Автор рассказывает, как в 28 лет она стала православной и попробовала идти по пути монашества, никак не ожидая, что святая обитель окажется тоталитарным адом. В книге нет какого-то остросюжетного «экшна» или интриги. Но жизнь женского монастыря как она есть, описанная изнутри, без прикрас, производит очень сильное впечатление.

«Исповедь бывшей послушницы» была написана автором не для публикации и даже не столько для читателей, сколько прежде всего для себя, с терапевтическими целями. Но повесть мгновенно срезонировала в православном рунете и, как многие заметили, произвела эффект бомбы. Оказалось, что «бывших» много. Оказалось, что бесправие послушниц и монахинь, безразличие начальства к их психическому и физическому здоровью, душевные страдания и поломанная жизнь – это не исключение, а скорее типичная ситуация для современной России. И автору удалось рассказать обо всем этом так, что заткнуть уши уже как-то не получается.

После того как Мария опубликовала свою «Исповедь» частями в Живом Журнале, ей ответили десятки женщин и мужчин: чтобы подтвердить истинность ее слов, чтобы дополнить их своими историями, чтобы поблагодарить за смелость и решимость. Получилось нечто похожее на флешмоб #янебоюсьсказать о пережитом сексуальном насилии, который недавно потряс русскоязычное интернет-сообщество. Только в рассказе Марии речь идет о насилии эмоциональном – о манипуляции людьми, которое и мучители, и жертвы выдают за истинную святоотеческую традицию православного монашества.

Нашлись, конечно, и критики. В чем бы Марию ни обвиняли, я не думаю, что она нуждается в защите или оправдании. История этой книги говорит сама за себя – своей искренностью и простотой она случайно попала в какое-то сокровенное место системы, и защищать его будут даже вопреки здравому смыслу. Но о некоторых упреках в адрес автора я все-таки упомяну. Кто-то заметил, что заглавие не соответствует содержанию: в «Исповеди» нужно-де писать о своих грехах, а тут не видно укорения себя и раскаяния. Это, однако, не так. Нелишне вспомнить, что в православии (только настоящем, а не тоталитарном) исповедь (или покаяние) это таинство деятельного изменения себя, своей души через осознание своих ошибок, процесс, в котором Бог сотрудничает с человеком. Я вижу в книге Марии именно такую перемену ума – так переводится греческое слово «метанойя», покаяние – в отношении себя, своей веры и своего опыта. Другое сомнение некоторых читателей – в правдивости рассказанного. Тут можно и не комментировать – мне, скажем, вполне достаточно публичных свидетельств нескольких человек, непосредственно связанных с монастырем и упомянутых в повести. Скорее даже наоборот – Мария о многом умолчала: где-то по недостатку памяти, где-то из опасения навредить людям. Об этом она и сама пишет у себя в ЖЖ.

Самый успешный российский православный интернет-портал взял несколько интервью-комментариев по поводу «Исповеди» у нынешних игуменов и монахов РПЦ. Практически все они попытались оправдать монастырь и описанные в нем порядки, а автора обвинили в непорядочности и в отсутствии смирения и терпения. Один из респондентов, наместник Валаамского монастыря епископ Панкратий, не читавший повесть, выразил недоумение, почему же сестры до сих пор не ушли из такой обители, и посоветовал всем из плохого монастыря разбегаться. Если бы он все-таки прочитал «Исповедь», то он бы мог в деталях узнать о механизме превращения людей в безвольных и преданных рабов, который так прекрасно описан Марией и на уровне психологической зависимости, и на уровне материального бесправия. Сопротивляться построенной системе, когда ты уже попал внутрь, практически невозможно. А те, кому удается сбежать и справиться с чувством вины от того, что нарушил благословение игумении (а значит, конечно, и «волю Божию»), остаются наедине со своей собственной десоциализацией и депрофессионализацией, случившейся за годы пребывания в монастыре. Поэтому многим ничего не остается, как «покаяться» и вернуться. Но неужели епископ Панкратий, сам монах, который провел немало времени в церкви и знает о монастырской жизни значительно больше, чем кто-либо другой, ничего об этом не слышал?

Многие ответы-апологии прямо или косвенно доказывают правдивость книги. Это, например, письмо девяти игумений в защиту монастыря, подписанное его «выпускницами», духовными дочерьми игумении Николаи, которые теперь сами стали настоятельницами в российских женских обителях. В этом письме – даже если отвлечься от стилистики доноса в лучших советских традициях – матушки сообщают, что на самом-то деле в монастыре есть и сауна, и сыроварня, и аптека, и заграничные поездки для детского хора, и богатые трапезы… Но все эти атрибуты эффективного менеджмента для гостей и спонсоров никак не опровергают, а, напротив, подтверждают многие подробности, описанные Марией. Они лишь усиливают впечатление, что внешнее благолепие в нынешней церковной системе оказывается для кого-то из церковных руководителей важнее, чем возрастание верующих людей во Христе.

Ни сама игумения Николая, ни вышестоящее церковное начальство пока никак не прокомментировали появление «Исповеди». А ответы разных других батюшек и матушек сводятся, по сути, к тем же советам ни о чем, которые в книге давал Марии ее духовник отец Афанасий: смиряйся, терпи, кайся. Почему-то все они не могут или не хотят защитить вверенную им на попечение душу, что, вообще-то, и есть их первая пастырская обязанность (а вовсе не отстаивание корпоративных интересов).

Почему же такая бурная реакция? Очевидно, «Исповедь» задела какой-то ключевой узел современного российского православия. Главная ниточка в этом узле, за которую невольно потянула Мария – послушание начальнику, которое делается высшей и фактически единственной добродетелью. Мария показывает, как «послушание», «смирение» и «благословение» становятся инструментами манипуляции и создания концлагеря для тела и души. Тема манипуляции в современной РПЦ недавно была поднята в публичной лекции психотерапевта Наталии Скуратовской, которая, кстати, тоже вызвала возмущение у некоторых верующих (правда, вопрос: верующих во что?). Смысл их возмущения сводился примерно к следующему: манипуляции в Святой Церкви? Да как вы могли осмелиться сказать такое?!

Между тем Мария в своей книге рассказывает именно о том, как старец, игумения, духовник злоупотребляют своей властью над доверившимися им людьми. А средство манипуляции здесь – это искреннее стремление человека к истине и поиск Бога. Это страшно. Тут вспоминаются слова Евангелия, что есть грехи, которые не простятся ни в сем веке, ни в будущем. Вопрос, который возникает у нормального человека: как получилось, что мы так далеко зашли в поисках православной жизни, что апологеты игумении пеняют Марии на то, что она недостаточно возлюбила вот это вот все и потому сама виновата, что свернула со спасительного пути? Где и когда произошла и происходит подмена истины корпоративностью и субкультурой?

Другая ниточка – это монашество. Вроде как считается, что в миру все мирское и, соответственно, требования к чистоте жизни и служения ниже, тогда как у монахов – повышенная концентрация святости или по крайней мере борьбы с грехом. Если в обычном приходе в миру творится черт-те что – поп, например, корыстный, и духовной жизни ни у кого не наблюдается, – то это, в общем, объяснимо. Ведь все мы грешные и живем среди соблазнов и искушений мира. А вот когда оказывается, что у монахинь ангельского образа, невест Христовых, которые специально собрались, чтобы спасаться и духовно возрастать, в специальное место, где они ограждены от мирских страстей и где должны быть все условия подвизаться – вот если у них не только процветает порок, но и приобретает еще более уродливые формы, чем в миру… Опять впору задуматься, что же происходит с РПЦ. Эта книга как минимум развенчивает миф о какой-то особенной святости монастырской жизни. Монахини – обычные люди, причем как они пришли в монастырь обычными, так обычными и остаются, а святыми не становятся. И что гораздо важнее – рассыпается иллюзия безусловной спасительности пребывания в монастыре. Если в монастыре что-то пошло не так, то как бы тебя ни благословляли на подвиг старцы, как бы ты ни смирялся и ни терпел, скорее всего, ты нанесешь своей душе вред, и есть все шансы, что непоправимый. Поэтому спасибо Марии за книгу-предупреждение: теперь есть надежда, что те, кто ее прочтет, не будут уже слепо доверять своим духовным лидерам, не отступятся под их давлением от себя, от своей души, от своих собственных отношений с Богом, от своего призвания (монашеского или иного). А для уже ушедших из монастыря «Исповедь» будет поддержкой на пути к реабилитации. Потому что за этим текстом стоит огромная внутренняя работа с собой, со своим сознанием, отравленным в деструктивной среде. Это тяжелый период возвращения к жизни, к профессиональной деятельности, к близким. Спасибо Марии и за этот труд, проделанный ради себя, но в итоге ради читателей и нас всех. Не будь его, такая книга не могла бы быть написана и не могла бы быть написана именно так – чтобы через положительный опыт преодоления созидать в читателях что-то хорошее.

Исповедь бывшей послушницы Мария Кикоть

(оценок: 1 , среднее: 5,00 из 5)

Название: Исповедь бывшей послушницы

О книге «Исповедь бывшей послушницы» Мария Кикоть

«Исповедь бывшей послушницы» наделала много шума в православном обществе. Ее эффект был подобен разорвавшейся бомбе. После того, как Мария Кикоть опубликовала часть своей книги в Живом Журнале, возник большой резонанс: многие мужчины и женщины откликнулись на ее историю. Одни читатели делились в ответ своими историями, дополняя и подтверждая слова Марии, другие обвиняли ее во лжи.

Изначально автор не планировала предавать гласности события из своей жизни. Однако решение было принято. И книга «Исповедь бывшей послушницы» стала попыткой переосмыслить, почему так произошло, что примерная послушница стала «бывшей» и покинула образцово-показательный монастырь.

Мария Кикоть в 28 лет, будучи уже довольно зрелым человеком, состоявшись как профессионал, решила стать православной. Более того, она ступила на путь монашества.

Уйти в знаменитый монастырь в Оптиной Пустыни ее благословил духовный отец. Однако молодая женщина совершенно не представляла, что в святой обители ее встретит настоящий тоталитарный ад. Автор описывает жизнь внутри женского монастыря. Перед нами она предстает такой, какой ее видела Мария в течение пяти лет. Ее исповедь - это не остросюжетный «экшн», в ней отсутствует сюжет и интрига. Однако она оставляет очень глубокое впечатление.

«Исповедь бывшей послушницы» будет непросто читать, если у вас романтичное и возвышенное отношение к православным монастырям. Однако множество откликов на историю Марии Кикоть подтверждают, что все написанное ею правда. Она рассказывает о полном отсутствии прав у послушниц и монахинь, о том, что начальство абсолютно безразлично относится к их психическому и физическому здоровью. Как следствие, многие женщины страдают, у них ломаются жизни. Автор делится своей жизненной драмой столь пронзительно, что невозможно закрыть на это глаза.

Мария Кикоть пишет о том, как манипулируют людьми, а эмоциональное насилие маскируют под настоящую православную святоотеческую традицию монашества. Из ее рассказа становится понятно, как «послушание», «смирение» и «благословение» превращаются в способы манипулирования, а монахини и послушницы попадают в концентрационный лагерь для тела и души.

Читать книгу «Исповедь бывшей послушницы» интересно и очень быстро. Она вызывает сильную эмоциональную реакцию. Ведь старцы, игуменьи, духовники злоупотребляют искренним желанием человека познать истину и приблизиться к Богу.

На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Исповедь бывшей послушницы» Мария Кикоть в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.

Цитаты из книги «Исповедь бывшей послушницы» Мария Кикоть

Чем больше времени человек живет в монастыре, тем труднее ему уйти, поскольку сама личность человека погружается в эту среду: с определенными эмоциями, убеждениями, мировоззрением, отношениями. Жизнь «в миру», если она была, постепенно забывается, становится чем-то нереальным.

Все друг за другом следили. Не напишешь ты – напишут на тебя. Ничего в этом огромном монастыре не могло утаиться от игумении. Количеством доносов измерялась верность сестры Матушке. Особо рьяных доносчиц Матушка жаловала чинами – они становились старшими на послушаниях, помощницами благочинной, матушкиными келейницами, старшими в скитах, а потом и игумениями подшефных матушке монастырей по всей России.

Разозлить Матушку было очень страшно. Лучше было молча потерпеть поток оскорблений, а потом попросить у всех прощения с земным поклоном. Особенно на занятиях обычно доставалось «мамам» за их халатность, лень и неблагодарность. Такое часто используют в сектах. Все против одного, потом все против другого.

Ябедничество еще с детского садика для меня стало самой отвратительной вещью на свете. И еще был какой-то подсознательный страх, что стоит только раз попробовать кому-нибудь насолить или отомстить с помощью доноса, и потом уже будет невозможно вернуться обратно в прежнее состояние: было в этом всем ощущение какого-то безвозвратного падения, сродни проституции.

Отец Диодор, мне бы хотелось задать вам несколько вопросов по поводу «Исповеди бывшей послушницы», о которой все сейчас говорят. Вы сами читали это произведение?

Да, прочитал.

- У вас уже сложилось какое-то мнение об этой книге?

Да, сложилось, причём буквально с первых строчек: как только я начал читать, понял всю важность и значение этого текста. Многие вещи сразу видны: состояние человека, который пишет об этом, проблемы, которые он поднимает, ту перспективу, в которой он это рассматривает. А дальше всё расширяется и углубляется. Текст очень живой, прямой и ясный. Видно, что автор не заботится о красоте слога, а старается описывать всё как есть.

Это что-то новое в околоцерковной литературе, вы можете назвать аналоги подобного сочинения, или это действительно «бомба», которая взорвалась?

Это такой текст, который назревал в течение последних нескольких лет, потому что проблемы такого рода обсуждались очень много, и, прежде всего, в 2012 году, когда вышел проект «Положения о монастырях и монашествующих». Тогда как раз «бомбой» были комментарии многих монахов и монахинь. Это было совершенно неожиданно, вылилось наружу. Всё это очень громко прозвучало, произвело огромное впечатление.

Примерно в то же время вышла книга «Плач третьей птицы», которую я просто не смог прочитать. Такого рода тексты не могу читать, мне показалось, что там сплошная вода. Абстрактные рассуждения. Тем не менее, многие за эту книгу ухватились, потому что это была хоть какая-то постановка вопросов о монашестве - более честных и правильных. Ведь у нас привыкли говорить, что всё хорошо. Золотые иконостасы, огромные храмы с золотыми куполами, - значит, и внутри всё нормально. Но выясняется, что гораздо труднее наладить жизнь монашескую, чем соорудить внешние постройки.

«Исповедь бывшей послушницы» отличается от предыдущих текстов на эту тему тем, что написана она совершенно честно, искренне, непосредственно, без всякой воды, без двусмысленных намёков, поучений, совершенно ненужных отвлечений от темы. Пишется прямо и ясно о том, как человек это всё пережил, как он видит, как это всё представляет себе. В этом большой плюс этого текста.

Видимо, потому, что ту книгу писала игуменья, а эту повесть - послушница? Поэтому у неё такое отношение простое.

Неважно, кто писал. Тексты как небо и земля друг от друга отличаются. В той книге я ни одному слову не мог верить, даже читать не смог. А этот текст читается запоем. Оторваться невозможно. Потому что просто веришь всему, что там описывается.

У меня тоже было чувство абсолютного доверия к этому тексту, но люди говорят, что многое вымышлено и вообще, невозможно, чтобы такое происходило. Вы что об этом думаете?

Я думаю, что те люди, которые говорят, что это невозможно, просто этого не переживали и не видели сами.

- А вы переживали?

В повести меня как раз поразило то, что человек описывает фактически то же самое, что я наблюдал в течение нескольких лет. Один к одному. Наблюдал сам я и слышал много подобных рассказов от других монахов. Те вещи, о которых она пишет, очень хорошо известны в монашеской среде, обсуждаются между нами. Поэтому это всё не является для меня открытием какой-то новой планеты, как для многих, кто этому не верит.

Меня больше всего впечатлило, что игуменья перед обедом по два-три часа обсуждает ту или иную провинившуюся сестру, и потом сёстры едят холодный суп. И это происходит почти ежедневно. Это такая распространённая практика в русских монастырях? Действительно, так делается, вы это видели?

Это не то что практика в русских монастырях. Всё зависит от конкретной личности игумена-настоятеля. Могу сказать, что для меня совершенно неожиданным открытием в монастыре было то, что один человек может просто совершенно безумно, очень громко и в течение получаса кричать на другого человека. То есть настоятель на братию. В чём-то они провинились, например, кто-то не вовремя попил чай, кто-то замешкался на послушании и куда-то не успел, у кого-то не такая походка, у кого-то взгляд не такой, какой мог бы понравиться настоятелю… Не то, чтобы какие-то серьёзные нарушения, а вот такие мелочи. И вот, он может их выстроить в ряд перед храмом, ходить, как прапорщик, перед ними и в течение часа очень громко и остервенело кричать. Когда я слышал это первые несколько раз, просто смеялся - мне казалось, что это какая-то шутка, что такого не может быть на самом деле. Но это было в реальности.

А потом тот же самый человек мог очень жалостно и даже как бы с удивлением говорить о себе, что он так устаёт, болеет, что-то может забыть, а к нему не проявляют снисхождения, требуя слишком многого. И братия часами должны были сидеть с ним и успокаивать его, жалеть. Вот так.

Если бы мне рассказали, я бы тоже не поверил. Но когда ты сам такие вещи видишь, а потом читаешь это в тексте, знаешь, о чём идет речь. Это мне напоминало сцены из «Князя Серебряного», где описывался переменчивый характер Ивана Грозного.

Но есть люди, которые, например, жили в монастыре: паломники, рабочие, близкие настоятелю, - они частично видели такие сцены. Но отношение у них было другое: что настоятель «воспитывает» братию, что он их так сильно любит, а кого любит, наказывает, что он просто строгий. Но миряне имели свои дома и уезжали, а то, что происходило внутри, внутренних отношений между игуменом и братией всё равно не могли видеть. И тем более не могли видеть развития ситуации в психиатрическом контексте.

- Происходило что-то серьёзное, психические заболевания?

Да, конечно. Нездоровое отношение настоятеля, проявляемое в гневе и подозрительности, например, сильно выматывает подчинённую личность, которой даже некуда спрятаться - человек всё время на виду и всё время под «прицелом». Это приводит к акцентуации в поведении, к нервным срывам. Человек всё это подавляет, держит в себе, но здоровье его постепенно расшатывается. И это переходит в постоянные хронические неврозы.

У монахов, которых я видел, со временем это стало проявляться, например, в резких скачках давления и сердцебиении при любом внезапном испуге, при громких звуках, при резких движениях… Были случаи госпитализации в психиатрическую клинику, когда у одного послушника вследствие таких условий и отношения случился приступ, начались галлюцинации и серьёзные психические нарушения. Один иеромонах, который долгое время подвергался унижениям и издевательствам со стороны настоятеля, со временем стал заговариваться, путать слова, резко менять суждения на противоположные - в зависимости от того, чего от него ждут, испытывать перепады настроения, то смеясь, то неожиданно погружаясь в депрессию, и так далее.

В таких условиях создаётся атмосфера внутренней созависимости, когда одному требуется постоянно унижать других, но при этом он ощущает себя жертвой, а другим необходимо быть унижаемыми, но при этом они осознают себя мучителями. Думаю, это действует, как наркотик, который атрофирует некоторые части душевных реакций и мышления.

В «Исповеди» очень хорошо и последовательно описаны ситуации, которые, как правило, приводят к тем результатам, о которых я рассказываю. В мужских монастырях такие вещи влекут за собой, как правило, алкоголь - люди начинают всё время думать о спиртном как о празднике, который освобождает на какое-то время от невыносимой реальности и вообще смягчает нервное напряжение. В женских монастырях, видимо, это приводит к употреблению лекарств и даже, как описано в «Исповеди», сильнейших седативных средств и антидепрессантов.

Но это крайне опасно: влияет на мозг, искажает восприятие реальности и приводит к нарушениям психического характера. О таких вещах обязательно надо писать и публично их обсуждать - как только становится известным о принятии таких средств монахами, нужно бить тревогу.

Поэтому очень странно слышать тех, кто не был в таких условиях, и говорит о тексте, что в нём якобы содержится клевета и неправда. Там всё чистая правда.

Не хуже, чем у греков

Я, надо сказать, поверила сразу же. В самом языке этой рассказчицы есть искренность, даже неловкость в подборе слов, но как раз именно это больше всего и убеждает. Любой человек, который идет в монастырь, должен быть готов принять то, что описано? Если он хочет спасаться в монастыре, он должен знать, что его ждёт нечто подобное?

Вообще, конечно, это серьёзная проблема современного монашества. Монастыри в постсоветское время были основаны совершенно спонтанно. Туда ставили настоятелями людей, которые имели какие-то организаторские способности, лидерские качества, умели объединить вокруг себя, но совершенно не представляли себе сути духовной традиции. Даже не понимали, что такое монашество. Потому что сами в монастырях до этого никогда не жили, или жили в таких, которые мало напоминают традиционный монастырь восточной традиции.

Например, в Троице-Сергиевой Лавре послушников рукополагали в священный сан через два-три месяца или через месяц. Такой монах, будучи ещё совершенно новоначальным послушником, часто не успевшим окончить даже семинарию, сразу становился священником, и его тут же посылали исповедовать. Он окунался в эту среду отношений с мирянами, от него требовали духовных советов и духовного руководства. Он, как священник, обслуживал целый ряд людей, общался с этими людьми, но совершенно не имел возможности и времени, чтобы самому прожить какую-то часть времени простым монахом. Без всяких отношений с мирянами.

В результате молодые монахи обзаводились кучей духовных чад, обособлялись от братии, становились в центре своей группки, собравшейся вокруг. Между собой у монахов были совершенно не братские отношения, а такие - немножко подозрительные. На расстоянии. А самые близкие отношения были с духовными чадами. И как это можно назвать? Это что? Монастырь или что это? По сути, это уже не монастырская жизнь.

Даже сегодня это продолжается: «советская» традиция рукополагать всех монахов в священный сан без долгого опыта жизни простым монахом утвердилась в наших монастырях повсеместно. А тогда в Печоры по несколько тысяч человек приезжало на праздники. И всех же нужно исповедовать, все хотят причащаться. Поэтому всех монахов поголовно, за исключением каких-то больных и дурачков, рукополагали в иеромонахов. В женских монастырях, думаю, в советское время было получше. Но, тем не менее, всё равно, монашеская традиция у нас после революции прервалась.

- А что изменилось в советское время?

Например, богослужебный устав фактически отождествился с приходским. Изменился не только суточный круг - утреню стали служить вечером, чтобы утром служить Литургию, - но и ввели массу неуставных «частных» богослужений, таких как молебны, акафисты и так далее. Епископ, живущий в городе иногда за сотню километров от монастыря, стал настоятелем, который определяет всю жизнь братии. А его заместитель на месте, то есть «наместник», стал рассматриваться как простой администратор, управляющий по светскому образцу. Он перестал быть одним из монахов и стал начальником, которому не привыкли доверять.

Избрание игумена монахами также было отменено. То есть была упразднена традиция отношения к игумену как духовному руководителю, ведь духовного руководителя невозможно «назначить», его можно только добровольно выбрать, и так далее.

Фактически, монастыри стали «большими приходами», или в некоторых случаях, так скажем, «фермами» для обеспечения нужд епархии. А потом, когда в 90-е годы были открыты новые обители, все эти люди неожиданно стали назначаться игуменами и игуменьями. Из больших монастырей стали назначать настоятелей. Кто-то из них глубоко проникся монашеской жизнью (думаю, есть такие монастыри, в которых живут скромно, смиренно и по-монашески). Но большинство продолжало жить той жизнью, к которой они уже привыкли. То есть вести себя как администраторы и светские начальники.

В 90-е годы в монастыри был большой приток людей. И через несколько лет половина всех тех, кто пришёл, ушли из-за неустроенности внутренней монашеской жизни.

И потом роковую роль сыграла Греция. «Наместники» и настоятельницы стали туда ездить и наблюдать, как там хорошо организована монашеская жизнь. И решили позаимствовать некоторые элементы устава, чтобы показать, что они не хуже греков. Но в том-то и дело, что можно было бы учиться от них, а наши игумены и игуменьи, которые считали себя достаточно знающими, по-настоящему учиться не захотели. Таких похожих историй очень много: когда «наместники» и настоятельницы монастырей хотели перенести что-то греческое в свою среду и брали только то, что им понравится.

В «Исповеди бывшей послушницы» рассказывается об откровении помыслов. Игуменья увидела, как в греческих монастырях практикуются откровения помыслов (видимо, греческие старцы говорили ей, что это полезное дело). Вот она и решила тоже это всё использовать, ввела в своём монастыре откровение помыслов. Стала требовать абсолютного послушания. Но вместо пользы это обернулось вредом, привело к ещё худшим последствиям, потому что это всё применялось внешне, но совершенно не было попытки понять суть по-настоящему, разобраться, чем дышит восточное монашество, чем оно живо. Не было понимания того, что вот эти внешние факторы - откровение помыслов или послушание - не являются чем-то исключительным и самодостаточным. Они являются чем-то, что входит в общий контекст жизни.

- Вы хотите сказать, что они просто повыдёргивали отдельные правила из контекста?

Вот именно. Если эти принципы вырывать из контекста, они начинают работать во вред. Принцип послушания важен, да, но он важен именно в ряду других добродетелей. Причём это душевная добродетель, одна из самых высоких. Человек, пришедший в монастырь, не может с первого дня иметь абсолютное послушание. Он ещё этому не научился. Опытные монахи на Востоке видят это, своим примером и любовью показывают монашескую жизнь, учат человека иметь не только послушание, но и другие добродетели: молитву, любовь, смирение, кротость, долготерпение, благость, милосердие, веру. И послушник естественным путем, постепенно приобретает более высокое понятие о послушании. В конце концов эта добродетель становится второй его природой. Выправление своей воли по воле Божией - тонкий и деликатный процесс, который сродни профессиональному освоению сложной научной дисциплины. Это работа, которая длится десятилетиями.

Если начать требовать ни с того, ни с сего абсолютного послушания от человека, который даже не понимает элементарных вещей, не научился исполнять не только заповедей Христовых, но и простых норм общечеловеческой морали, такой человек либо надрывается, противится этому и впадает в уныние, либо же начинает имитировать послушание.

Я думаю, большинство проблем в таких монастырях возникает от того, что люди имитируют эти добродетели. У послушания есть такой эрзац, искажённая копия, которая внешне похожа, но на самом деле является его противоположностью. Это то, что называется человекоугодием или лестью.

То же самое с откровением помыслов: под видом откровения помыслов, как об этом рассказывается в «Исповеди», сёстры пишут о других сестрах. И постепенно это становится ябедничеством. Из хорошего дела получается противоположное. Настоятель, который это начинает делать, думает, что он вводит что-то хорошее. Но он же тоже человек, у него тоже изменяется что-то внутри. Проходит несколько лет, и ему кажется, что он всё сделал как надо. На самом деле, постоянная лесть и человекоугодие его тоже изменяют. Конечно, настоятелю льстит думать, что в его монастыре всё по греческим уставам, не хуже, чем у греков. Он видит подтверждение этому в тех людях, которые ему льстят. Он как бы смотрится в зеркало, слушая только тех, кто привык ему постоянно поддакивать. И тогда начинается следующий этап, который может закончиться очень плачевно. Это этап серьёзных душевных расстройств, чему я был тоже свидетелем и о чём мы выше говорили.

Первым любовь должен проявить настоятель

Меня в этой книге больше всего поразило то, что изображаются христианские отношения, но по сути, всё прямо противоположно Евангелию. И это всё выдается за норму монастырской жизни. И вот такое противоречие, эта ложь и лицемерие, просто ужасает. А вы бывали в греческих монастырях, как там удается этого избежать?

Архимандрит Никодим, настоятель монастыря на Пелопоннесе в Греции, с которым мы много обсуждали эти вопросы в разное время, говорил всегда, что любовь - и есть то невидимое и внутреннее монастырское предание, которое сокрыто за правилами и уставами. Новоначальный послушник воспринимает внешний устав, но параллельно с этим приобщается и к внутреннему «преданию», учится тем проявлениям любви, которые видит у старших и более опытных монахов, в первую очередь, конечно, у игумена. Роль игумена, или духовного наставника, оказывается ключевой, потому что этот человек становится для послушника - на какое-то время - главным источником монашеского предания. Поэтому очень важно понимать ключевое правило этого предания: первым любовь должен проявить настоятель. Потому что так он подражает Самому Христу.

Мы любим Бога, потому что Он первый нас возлюбил. Наша любовь к Богу всегда ответна, всегда вторична, она рождается от Его любви. Это очень важный момент, который является образцом для жизни в монастыре. Игумен должен первым возлюбить приходящего монаха, дать ему эту любовь, и тогда тот тоже возлюбит. Потому что он ученик, он пришёл учиться, он ещё не знает любви. Он ещё не вкусил её и не познал. Чтобы он её познал, нужно дать ему эту любовь. В этом и состоит монашеское предание по своей сути.

И мне кажется, что вот этот текст, который я читал, «Исповедь бывшей послушницы», очень хорошо изображает ситуацию, когда под монашеством подразумевается всё что угодно, только не само монашество. Я это называю мышиной вознёй, когда происходят такие страсти и интриги, когда игуменья не понимает сестёр, сёстры боятся игуменью, с подозрением относятся друг к другу. В женских монастырях доходит даже до какого-то абсурда: в «Исповеди» описаны попытки угрожать друг другу откровением помыслов. В такой атмосфере сложно сориентироваться. Но это не является невозможным, если есть голова на плечах. Проблема тут ещё ведь в отсутствии головы…

Сложилось представление, будто в монастыре так и должно быть: дескать, не будет скорбей, не будет и спасения. Считается, что такая жизнь - не для слабонервных.

Да, согласен, в России прижилось мнение, будто в монастыре должно быть невыносимо. На самом деле, это не норма, это извращение. И исправить всю эту ситуацию, кажется, очень сложно, вообще, невозможно. А я, когда читал «Исповедь бывшей послушницы», подумал, что исправить это легко - стоит проявить хотя бы капельку любви. И эта маленькая капелька любви может проявиться в обычном человеческом доброжелательном отношении к другому. Повседневная жизнь может состоять из простых проявлений любви… Если бы такие проявления появились в жизни этих монахинь, мне кажется, всё могло бы сразу кардинальным образом измениться.

Монастырь часто представляется группой людей, которая существует непонятно ради чего вообще. Люди в чёрных одеждах зачем-то собираются вместе, для совместного проживания, при этом очень трудно друг с другом взаимодействуют, все относятся друг ко другу с недоверием. Сёстры боятся матушку, которая тоже боится сестёр и всё время что-то подозревает. Эти отношения складываются в такой клубок страстей. Эта ситуация кажется совершенно безысходной. Но если кто-то в этот момент возьмёт и поймёт, кто мы такие, зачем мы тут собрались, ситуация сразу же перестанет быть безысходной.

Если понять, что мы христиане и пришли сюда жить по-христиански, и на первом месте у нас заповеди Христовы, которые мы исполняем ради любви ко Христу, а «тот, кто Меня любит, тот соблюдет Мои заповеди», то в жизни появится другое измерение, не правда ли? Страсти и интриги просто покажутся неинтересными.

Это всегда твой личный выбор. Ведь Христос говорит об этом в качестве условия. Он нас не заставляет соблюдать Свои заповеди. Он говорит: если любите, тогда соблюдёте. Не любите - не будете соблюдать. Если к этому отнестись серьёзно и понять, что мы все - христиане, которые собрались здесь жить по-христиански ради Христа, тогда картина переменится, совершенно изменится изнутри. Я думаю, в этом монастыре могло бы такое быть.

Владыка Панкратий в своем много раз говорил: уходи из этого монастыря, если тебе там не нравится. Вы бы так не сказали - уходи?

Нет, конечно, потому что человек, который приходит в монастырь, приходит не к какому-то настоятелю и не к человеку. Он приходит ко Христу. Я думаю, в любом монастыре можно жить и спасаться, жить по-христиански. Об этом свидетельствует вся человеческая история и вся история монашества.

Идеальный монастырь сложно найти и не нужно его искать. Даётся такой монастырь, который человеку и нужен. «Претерпевший до конца спасётся». И если он претерпит до конца, то приобретёт такой духовный плод, такую пользу, которую ни с чем не сравнить. Но для этого необходимо иметь хотя бы небольшую духовную зрелость, понимание того, для чего ты пришёл, к Кому ты пришёл. Поэтому совет уходить из монастыря я считаю, абсолютно неправильным, он противоречит вообще всему опыту монашества, всей истории монашества.

Кроме того, в «монашеском праве» есть каноны, которые указывают, в каких случаях и каким образом монах или послушник имеет основание оставить обитель. В «Правилах» святого Василия Великого говорится, что такое возможно в случае ереси настоятеля и в случае духовного вреда. Последнее поясняется в «правилах» Никифора, патриарха Константинопольского, который говорит, что монастырь можно оставить, если есть соблазн от противоположного пола. И если настоятель этим пренебрегает или намеренно ничего не предпринимает. Возможны и другие интерпретации понятия «духовного вреда». В любом случае, святой Василий ставит условием оставления обители одобрение со стороны «духовных мужей». Зная порядок устроения общежитий Василия Великого, можно сказать, что под «духовными мужами» он подразумевает настоятелей других монастырей области.

Такие меры предосторожности необходимы по многим причинам. Прежде всего, потому, что всякий уход из монастыря - это некоторая духовная катастрофа, которая отражается потом на всей жизни. Даже если ты ушёл вроде бы справедливо и от «плохих» людей.

- Получается, послушник в каком-то смысле уходит и от Христа?

Когда дают такой совет, я думаю, хотят сказать, что уходить надо именно из этого монастыря или подобного тому, что описан в повести. Для этого и даётся послушничество, якобы, чтобы испытать себя. Но опыт показывает, что человек, который в одном монастыре пожил и не прижился, нигде потом не приживается. Потому что имеет силу ещё и другая сторона дела. Помимо того, что внешние условия для конкретного человека могут быть трудными, и в нём самом действуют страсти. Дьявол сам его хочет сбить с толку, внушить, что в данном конкретном месте плохо, «не спасительно».

Как разобраться, откуда помысел происходит, действительно ли это плохо, или это совершенно несправедливый помысел, который клевещет на устав монастыря? Новоначальный послушник в этом не может разобраться.

Сказочная деталь - старичок из леса

Когда читаешь этот текст, с первых строчек понятна совершенная незрелость этой послушницы, которая пришла в монастырь. Меня поразил её рассказ о том, как она впервые попала туда. Она была фотографом, снимала девушек-моделей, была совершенно светским человеком. Они поехали на съёмки, остановились возле какого-то монастыря и разбили возле него палаточный лагерь. И потом ей встретился православный старичок, мышление которого абсолютно лишено какой-либо рациональности и адекватности.

И этот разговор между нею и старичком - вообще квинтэссенция абсурда. Старичок ей сказал: вы должны к нам прийти, нам нужен повар. И всё это было сказано на таком мифологическом, полусказочном языке, на котором нормальные люди не выражаются. Она, думаю, будучи светским человеком, молодой женщиной, у которой в прошлом были какие-то приключения, просто заинтересовалась возможностью нового приключения. Думаю, из-за этого она туда и попала. Вот ведь какая сказочная деталь: старичок из леса! Так она и втянулась в эту среду.

Надо понимать, что есть определённый горизонт, в котором существует мышление такого рода людей, шатающихся по монастырям. У них свой жаргон, свои представления буквально обо всём. Они рассуждают об ИНН, об антихристе, ещё о чём-то, в лучшем случае, в рамках «Домостроя». Полная каша в голове, ничего такого, что касается христианской веры и серьёзных проблем духовной жизни. Её втянуло, засосало, и она сама стала так же рассуждать. У неё абсолютно отключились мозги, всё рациональное мышление.

Она туда попала на несколько лет, «пошла по монастырям». Характерная черта этого текста - в том, что автор попала в монастыри совершенно незрелой, не понимая, зачем это ей. Если даже и понимала что-то, то именно в этом мифологическом измерении. Само по себе это не могло дать ей возможность, силу и знания, благодаря которым она сумела бы преодолеть очень серьёзные трудности, возникшие впоследствии.

- Попади она в хороший монастырь, у неё был бы шанс преуспеть на монашеском пути?

Конечно. Что такое хороший монастырь? Это тот, в котором есть правильное духовное руководство. Задача наставника не в том, чтобы повелевать учениками, а в том, чтобы научить самостоятельно принимать зрелые христианские решения. По сути, задача наставника - это воспитание цельной, зрелой личности.

Наставник проявляет к ученику отеческую любовь, показывая, что он ему отец. И ты уже видишь, как он к тебе расположен, как о тебе заботится, насколько тебе много даёт в духовном плане. И ты хочешь тоже этому учиться, подражать, в тебя проникает его любовь, и ты в ответ начинаешь любить. Тогда завязывается вот эта «родственная» связь, и ты осознаёшь, что это твой отец, который тебя рождает постепенно в духовной жизни.

В монастыре же, который описывает автор «Исповеди», происходило, наоборот, постепенное отчуждение между ею, послушницей, и наставницей - игуменьей. То есть она пришла с некоей иллюзией относительно настоятельницы, с полным доверием к ней и открытостью, ещё не зная её, но уже думая, что та представляет собой некое «высшее создание», гуру, который безошибочно определяет пути спасения для всех - но столкнулась с тем, что это оказалась немощная женщина со своими страстями и заблуждениями. Так постепенно стало происходить отрезвление, схождение «на землю».

Мне бы хотелось, чтобы вы сказали несколько слов о роли старцев. Мы видим, сколько людей приходит в монастыри, потому что какие-то старцы решают, вот идите туда…

Я подозреваю, что все эти старцы - своего рода ролевая игра. Они знают, что нужно делать, как общаться с людьми, чтобы эта игра осуществлялась. Это к христианству не имеет никакого отношения. Это ложная, абсолютно придуманная вещь в большинстве своём, виртуальная реальность со своей сюжетной линией и мифологией. Есть люди, которые хотят этих старцев, есть старцы, которые знают, чего хотят люди.

Я считаю, что и те, и другие ведут себя абсолютно неразумно. Старцы поступают вообще преступно, а люди, которые к ним приходят, по меньшей мере, безответственно. Это не имеет никакого отношения к Оптинским старцам или преподобному Серафиму, которые своими подвигами достигли высокой степени святости. Эти старцы совершенно другого духа, и об их делах мы можем судить по плодам. Они просто разрушают чужие жизни, обращаются с другими людьми, как с марионетками. Абсолютно бессердечная, жестокая игра, которая калечит духовное и душевное здоровье всех причастных.

И девушка, автор повести, попала в эту мифологическую реальность, в этот горизонт мышления, и для неё православие стало каким-то приключением, ролевой игрой. Вся проблема в том, что сама автор пришла не ко Христу по-настоящему, не ради Него пошла в монастырь, а угодила туда, как в болото, её просто засосало. Она изначально включилась в игру, поверила в миф, в приключение. Сначала через этого старичка она попала в религию, потом поехала к старцу, потом от старца - в монастырь…

Мне кажется, в монастырь надо приходить с совершенно другими ориентирами в жизни. Абсолютно без этих вот хождений по старцам. Потому что никто не может тебя благословить в монастырь. Это собственное решение человека. Оно созревает внутри совершенно добровольно.

Тоталитарная духовность

Когда читаешь всякие отзывы об этом произведении, видишь, что большая часть просто хватается за голову от того, что происходило в этом монастыре, а другая часть осуждает и критикует автора. Какова всё-таки польза этого произведения? Оно что-то может изменить?

Такие тексты обличают то, что другие люди скрывают. Смотришь на эту систему существования, и она кажется нереальной. То, что в ней происходит, сокрыто от большинства, даже часто бывающих в монастыре и живущих там подолгу.

Конечно, хорошо, что это получает огласку. Люди могут задуматься о сложности и опасности такой религиозной жизни, которая не сопряжена с разумностью и ответственностью. А монашествующие могут увидеть себя со стороны. Познакомиться с опытом другого человека и посмотреть на себя, испытать себя.

Да просто написать о том, что ты пережил - это уже хорошо. Может быть, она испытала какое-то нервное потрясение или шок после всего, и чтобы от этого избавиться, ей нужно было написать об этом. Она долго находилась в замкнутой системе, и когда из неё выбралась, захотела это осмыслить, а чтобы осмыслить, проще всего об этом просто написать. Для неё, мне кажется, это некий опыт самопознания. Но ей не хватает, мне кажется, именно духовного понимания - это видно из текста. Она вошла в эту жизнь, прожила какой-то отрезок, а потом не понимала, что с ней произошло. Для неё это попытка разобраться.

Чем больше другие люди пишут о своём опыте, особенно касающемся монастыря, тем лучше. Это так или иначе затрагивает многих, и, конечно, полезно узнать о том, что человек испытал, находясь в подобной ситуации. Конечно, у этого текста могут быть последствия в виде какого-то соблазна для людей, не понимающих христианской жизни, сути монашества, и читающих книгу как развлекательную повесть о том, что где-то плохо. Ну так этот текст не для них написан. Он не для всех.

Я бы сказал, что такая ситуация очень напоминает тоталитарную секту, но слово «секта» тут можно употреблять чисто метафорически. Тоталитарные секты чем отличаются от других групп? Тем, что их лидер себя объявляет основателем новой религии. И присутствие какого-то особого вероучения - очень важный элемент секты. Здесь этого нет. В монастыре придерживаются всех догматов православия, но, тем не менее, в отношениях есть тоталитарная составляющая. Я бы сказал, что это скорее тоталитарная группа внутри Православной Церкви.

Отдельный монастырь - довольно замкнутая структура, и развитию тоталитарных отношений способствует именно замкнутость. Внутри этой группы внушаются такие правила, как откровение помыслов - то есть чистосердечный рассказ обо всём, что находится у тебя в душе и в голове, - а также требование абсолютного послушания, и так далее. Вся эта система может работать хорошо, если при этом присутствует духовное рассуждение наставника и любовь наставника. Иначе возникает то, что можно было бы назвать «тоталитарной духовностью».

А из чего видно отсутствие духовного рассуждения? Как это понять в таких условиях, о которых рассказывается в «Исповеди»?

Человек, который принимает помыслы, должен понимать, что это - не таинство исповеди. По сути дела, откровение помыслов - это разговор двух заинтересованных людей о том, как разобраться с внутренними движениями души, как настроить энергии своей души так, чтобы они работали нам на благо, а не на зло. Более опытный человек просто помогает в этом деле другому, учит его искусству управления своими душевными силами.

Духовный наставник должен осознавать, что он - советник, помощник, а не начальник или господин. Что душа, которая доверилась ему - бесценна, и принадлежит не ему, а Богу. Что он присутствует при становлении человеческой личности, которая первична в отношении к Богу, а он, как свидетель и присутствующий при этом, вторичен.

Это первый момент, который касается отношения наставника к ученику. И второй момент касается личного беспристрастия. Нужно принимать помыслы бесстрастно на основе объективных критериев, которые даны в Евангелии, евангельских заповедях, в учении Церкви, монашеском предании и монастырском уставе. Потому что в помыслах содержится элемент страсти. Обычно люди со страстями друг от друга заражаются: если один осуждает, другой сразу присоединяется к осуждению - возгорается от страсти, как от спички. Особенно легко передаётся гнев и страсти, связанные с гневом. Поэтому, слушая помыслы, неопытный наставник, будучи подвержен страстям, тоже ими заражается, начинает гневаться на послушника, подозревать его в чём-то, ревновать, завидовать, не доверять. То есть он реагирует на откровение чужих помыслов в соответствии со своими страстями, которые в нём сидят. Вот это показатель отсутствия рассуждения. Такой наставник ещё больше вводит человека в смущение и ещё больше вредит его преуспеянию.

- Чем такая система плоха для монашеской жизни?

Тем, что настоятель, который действует методами абсолютистской власти, как монарх, который владеет телами и душами своих подчинённых, лишает монахов, абсолютно во всём следующих его мнениям и даже капризам, возможности становиться зрелыми личностями. Здесь происходит опасный психологический надлом. Большинство из тех, кто составляет «костяк» подобной общины, приходят в эту общину молодыми. Потом они вырастают телесно, но внутренне остаются на том же уровне, на котором были, когда пришли. Они ничего не могут сделать без своего настоятеля, даже поговорить с другим человеком.

Я был свидетелем того, как 35-летний иеромонах не мог взять телефон, потому что «боялся», что кто-то «большой и незнакомый» будет с ним разговаривать и спрашивать те вещи, которые знает только «батюшка». Монахам внушается, да и они сами себе внушают, что это добродетель послушания. Такая психология, когда человек вырастает, ему уже за тридцать, ближе к сорока, а сознание, как у десятилетнего.

Инфантильность - это болезнь. Это не просто «человек не созрел». Нельзя, будучи взрослым, оставаться с сознанием ребенка. Должно быть сознание взрослого человека, ответственность за свои поступки. А человек, который вырос, но имеет сознание ребенка, не способен отдавать себе отчёт о своих поступках, принимать решения. Поэтому, когда происходит испытание, требующее поступка, связанного с моралью, они теряются и не знают, что делать.

Например, настоятель говорит всем, что нужно солгать «спонсору» или «нужному» паломнику и сказать, что у нас строгий распорядок, что мы просыпаемся ночью в два часа, служим полунощницу. Такого нет, но все говорят, что так и есть, потому что считают, что батюшка лучше знает, - раз он так сказал, значит, так надо. Они не могут, как взрослые люди, отдавать себе отчёт в своих поступках. Они делают всё «по послушанию». Потому что привыкли считать, что батюшка за них всё решает.

Обмануть кого-то, совершить неблаговидный поступок, например, оклеветать ближнего, «ради его исправления», подделать документы, что-то украсть, любить кого-то или неожиданно возненавидеть - они на всё готовы, потому что атрофируется сознание взрослого человека, понимающего, что такое добро и зло. Воспитывается определённый тип личности, психологически неполноценный, который ограничен в моральном суждении.

Это очень большая опасность. И она всегда присутствует там, где есть претензия на «духовность». Я считаю, что в России, если вводить абсолютное послушание и откровение помыслов формально и ничего не делать с духовной точки зрения, не иметь любви и рассуждения, не воспитывать личности в заповедях Христовых, эти личности будут превращаться в манипулируемых, управляемых людей, совершенно безответственных, которые способны совершенно на всё. Они будут превращаться в людей без морального сознания. Сделают любую подлость и пойдут на любое преступление, потому что батюшка так говорит, потому что матушка так говорит. С христианской точки зрения происходит то, что образ батюшки и матушки заслоняет собой образ Христа. Постепенно Христос исчезает за ненадобностью. Его просто не существует в личном горизонте такого человека. Всё определяет батюшка или матушка.

- Есть ли возможность это исправить? Чего не хватает монастырям, чтобы там не было подобных искажений?

Как я уже сказал, необходимо следование внутреннему духу монашеского предания, которое по большей части выражается в любви и рассуждении. Кстати сказать, внешний устав монастырей, как он задумывался святыми отцами, великими основателями монашеских традиций, пропитан этим духом и полностью логически ему подчиняется, вырастает из него. Каждое, даже самое небольшое, положение устава, не говоря уже о таких важных и основополагающих, как избрание игумена (и иногда даже эконома) братией монастыря, духовное руководство в монастыре и прочее, о чём мы постоянно говорим, написано кровью. И каждый монах поэтому должен стоять насмерть за это предание, иначе никакого монашества не будет. Оно умрёт.

И второй очень важный момент, это богословие. Любая практика должна быть обоснована здравой и убедительной теорией, иначе, как показывает опыт, есть опасность развития иррациональных неконтролируемых импульсов, то есть страстей. Наша теория - это Христология Халкидона. Со времён Максима Исповедника на этом фундаменте строится вся наша практическая жизнь. Догматическое сознание необходимо для наставника и старшей братии любой обители, тогда и другие, несведущие в теории монахи, смогут безопасно подвизаться и быть причастными общей атмосфере. Через эту причастность они на практике впитают то, что содержится в теории. Так это происходило веками.

Об этих важных вещах я и хотел сказать. Вот такие вопросы ставит этот текст.

«Исповедь бывшей послушницы» была написана Марией Кикоть не для публикации и даже не столько для читателей, сколько прежде всего для себя, с терапевтическими целями. Но повесть мгновенно срезонировала в православном рунете и, как многие заметили, произвела эффект бомбы.

История девушки, прожившей несколько лет в одном из известных российских женских монастырей, и ее исповедь совершила переворот в сознании многих людей. Книга написана от первого лица и посвящена, пожалуй, самой закрытой теме - жизни в современном монастыре. В ней много интересных наблюдений, рассуждений о монашестве и сходстве церковных структур с сектой. Но наше внимание привлекла глава, посвященная тем, кто ушел в монастырь… и взял с собой детей.

Мария Кикоть в своей книге «Исповедь бывшей послушницы» без прикрас описывает жизнь в монастыре, оставляя за читателем право делать выводы самостоятельно

«Поскольку подъем для нас был в 7, а не в 5 утра, как у сестер монастыря, нам не полагалось днем никакого отдыха, посидеть и отдохнуть мы могли только за столом во время трапезы, которая длилась 20–30 минут.

Весь день паломники должны были быть на послушании, то есть делать то, что говорит специально приставленная к ним сестра. Эту сестру звали послушница Харитина, и она была вторым человеком в монастыре - после матери Космы, - с которым мне довелось общаться. Неизменно вежливая, с очень приятными манерами, с нами она была все время какая-то нарочито бодрая и даже веселая, но на бледно-сером лице с темными кругами у глаз читалась усталость и даже изможденность. На ее лице редко можно было увидеть какую-либо эмоцию, кроме все время одинаковой полуулыбки.

Мамы детей, которые растут в монастырском приюте, находятся на особом положении. Они отдыхают всего три часа в неделю, в воскресенье

Харитина давала нам задания, что нужно было помыть и убрать, обеспечивала нас тряпками и всем необходимым для уборки, следила, чтобы мы все время были заняты. Одежда у нее была довольно странная: вылинявшая серо-синяя юбка, такая старая, как будто ее носили уже целую вечность, не менее ветхая рубашка непонятного фасона с дырявыми рюшечками и серый платок, который когда-то, наверное, был черным. Она была старшая на «детской», то есть была ответственна за гостевую и детскую трапезные, где кормили детей монастырского приюта, гостей, а также устраивали праздники. Харитина постоянно что-то делала, бегала, сама вместе с поваром и трапезником разносила еду, мыла посуду, обслуживала гостей, помогала паломникам.

Дети в приюте «Отрада» живут на полном пансионе, учатся, помимо основных школьных дисциплин, музыке, танцам, актерскому мастерству

Жила она прямо на кухне, в маленькой комнатке, похожей на конуру, расположенной за входной дверью. Там же, в этой каморке, рядом со складным диванчиком, где она спала ночью, не раздеваясь, свернувшись калачиком, как зверек, складировались в коробках различные ценные кухонные вещи и хранились все ключи.

Позже я узнала, что Харитина была «мамой», то есть не сестрой монастыря, а скорее чем-то вроде раба, отрабатывающего в монастыре свой огромный неоплатный долг. «Мам» в монастыре было довольно много, около половины всех сестер монастыря.

«Мамы» - это женщины с детьми, которых их духовники благословили на монашеский подвиг. Поэтому они пришли сюда, в Свято-Никольский Черноостровский монастырь, где есть детский приют «Отрада» и православная гимназия прямо в стенах монастыря. Дети здесь живут на полном пансионе в отдельном здании приюта, учатся, помимо основных школьных дисциплин, музыке, танцам, актерскому мастерству. Хотя приют считается сиротским, чуть ли не треть детей в нем отнюдь не сироты, а дети с «мамами».

«Мамы» находятся у игумении Николаи на особом счету. Они трудятся на самых тяжелых послушаниях (коровник, кухня, уборка) и не имеют, как остальные сестры, часа отдыха в день, то есть трудятся с 7 утра и до 11–12 ночи без отдыха, монашеское молитвенное правило у них также заменено послушанием (работой). Литургию в храме они посещают только по воскресеньям. Воскресенье - единственный день, когда им положено 3 часа свободного времени днем на общение с ребенком или отдых. У некоторых в приюте живут не один, а два, у одной «мамы» было даже три ребенка. На собраниях Матушка часто говорила таким: «Ты должна работать за двоих. Мы растим твоего ребенка. Не будь неблагодарной!»

У Харитины в приюте была дочка Анастасия, совсем маленькая, тогда ей было примерно полтора-два годика. Я не знаю ее истории, в монастыре сестрам запрещено рассказывать о своей жизни «в миру», не знаю, каким образом Харитина попала в монастырь с таким маленьким ребенком. Я даже не знаю ее настоящего имени. От одной сестры я слышала про несчастную любовь, неудавшуюся семейную жизнь и благословение старца Власия на монашество.

«Мамам» достается самая тяжелая работа и их постоянно напоминают о том, что они должны работать за двоих - за себя и ребенка

Большинство «мам» попали сюда именно так, по благословению старца Боровского монастыря Власия или старца Оптиной пустыни Илия (Ноздрина). Эти женщины не были какими-то особенными, многие до монастыря имели и жилье, и хорошую работу, некоторые были с высшим образованием, просто в сложный период своей жизни они оказались здесь. Целыми днями эти «мамы» трудились на тяжелых послушаниях, расплачиваясь своим здоровьем, пока детей воспитывали чужие люди в казарменной обстановке приюта.

Приют «Отрада» при Свято-Никольском Черноостровском монастыре. Как минимум треть воспитанников в нем вовсе не сироты

На больших праздниках, когда в монастырь приезжал наш митрополит Калужский и Боровский Климент (Капалин), или другие важные гости, маленькую дочку Харитины в красивом платьице подводили к ним, фотографировали, она с двумя другими маленькими девочками пела песенки и танцевала. Пухленькая, кудрявая, здоровенькая, она вызывала всеобщее умиление.

Часто «мам» наказывали в случае плохого поведения их дочек. Этот шантаж длился до того момента, пока дети не вырастут и не покинут приют, тогда становился возможен иноческий или монашеский постриг «мамы».

Харитине игумения запрещала часто общаться с дочкой: по ее словам, это отвлекало от работы, и к тому же остальные дети могли завидовать.

Истории всех этих «мам» вызывали у меня всегда возмущение. Редко это были какие-то неблагополучные мамы, у которых нужно было забирать детей в приют.

Алкоголичек, наркоманок и бомжей в монастыри не принимают. Как правило, это были обычные женщины с жильем и работой, многие с высшим образованием, у которых не сложилась семейная жизнь с «папами» и на этой почве поехала крыша в сторону религии.

Но ведь духовники и старцы существуют как раз для того, чтобы направлять людей на правильный путь, попросту «вправлять людям мозги». А получается наоборот: женщина, у которой есть дети, возомнив себя будущей монахиней и подвижницей, идет к такому духовнику, а он вместо того, чтобы объяснить ей, что ее подвиг как раз и заключается в воспитании детей, благословляет ее в монастырь. Или, еще хуже, настаивает на таком благословении, объясняя это тем, что в миру трудно спастись.

Потом говорят, что эта женщина добровольно избрала этот путь. А что значит «добровольно»? Мы же не говорим, что люди, попавшие в секты, добровольно туда попали? Здесь эта добровольность очень условна. Сколько угодно можно нахваливать приюты при монастырях, но по сути это же все те же детские дома, как казармы или тюрьмы с маленькими заключенными, которые не видят ничего, кроме четырех стен.

Как можно отправить туда ребенка, у которого есть мама? Сирот из обычных детских домов могут усыновить, взять в приемную семью или под опеку, особенно маленьких, они находятся в базах данных на усыновление. Дети из монастырских приютов этой надежды лишены - ни в одной базе их нет. Как вообще можно благословлять женщин с детьми в монастыри? Почему нет никакого законодательства, которое бы запрещало это делать горе-духовникам и старцам, а игумениям, как мать Николая, их с удовольствием эксплуатировать? Несколько лет назад вышло какое-то правило, запрещающее постригать в иночество или монашество послушниц, у которых дети не достигли 18 лет. Но это ничего не изменило».

О книге говорят, как о сенсационной новинке, спорят, правду автор написал или нет. Но ничего нового в ней не написано. Подобное имело место еще в... Х1Х веке в ряде тогдашних монастырей. Достаточно прочесть "Записки игумении Таисии (Солоповой)", где она описывает свое послушничество, и о которых святой праведный Иоанн Кронштадтский написал: "дивно, прекрасно, божественно", и рекомендовал издать. Плюс - книгу С. Нилуса "Сила Божия и немощь человеческая" (записки игумена Феодосия) и "Тернистым путем к Небу" епископа Варнавы (Беляева). А в придачу монографию П. Зырянова "Русское монашество Х1Х - начала ХХ в. В недавнее время вышла еще книга Е. Пащенко "Тайны монастырей, Жизнь в древних женских обителях", составленная на основании не публиковавшихся ранее архивных сведений (их можно отыскать в электронной версии книги в интернете, в бумажном варианте их опустили, а зря). На самом деле, там описаны северные женские обители начала ХХ в. Драка между игуменией и казначеей, монастырский священник, производивший (со слов сестер) гинекологические осмотры послушниц, "бунт монахинь" в Сурском (!) монастыре, разогнанный урядниками, борьба двух монахинь за игуменство и ее последствия для проигравшей стороны. Каждый факт - с архивной ссылкой.
О бедственном духовном состоянии русского монашества еще в Х1Х веке писал Святитель Игнатий (Брянчанинов) в своей очень честной и откровенной книге "Приношение современному монашеству". Ему уже в ХХ в. вторил игумен Никон (Воробьев) - "монастырей теперь нет, остались одни духовно-душевные колхозы".
Любопытное и весьма характерное высказывание о женском монашестве принадлежит преподобному Амвросию Оптинскому. Его спросили: "батюшка, отчего это игумении дано право распоряжаться монахинями, как КРЕПОСТНЫМИ? (выделено мной).
-Больше, чем крепостными. - ответит старец. - Те могли хоть за глаза поворчать на своих господ, а монахини и этого не могут, так как добровольно ОТДАЛИ СЕБЯ В РАБСТВО".
Это высказывание можно найти, полистав "Настольную книгу для монашествующих и мирян" (в первом издании - "Заветы инокам", издание Псково-Печерского монастыря).
Вопрос - о каком рабстве идет речь? Богу? Или человеку? Или достаточно самого восприятия монашества, как безответного и безропотного рабства?
Возможно, книга М. Кикоть - "знак беды", давней беды, которая, увы, не изжита и поныне. И дело не в Церкви (она свята), не в монашестве - в людях.
К сожалению, из-за одностороннего похода к теме она стала предметом дискуссий и соблазнов. А ведь книга всего-навсего лишний раз подтверждает - монастырская жизнь - не для каждого. Кто-то уходит (а там - либо пишет о том книгу, либо ее не пишет). Кто-то остается, причем, как говорится, не за страх, а за совесть. Иначе разве были бы у нас монастыри?