Павловский глеб олегович твиттер. Политолог Павловский Глеб Олегович: биография, публикации и интересные факты

Глеб Олегович Павловский
Род деятельности: Связи с общественностью, политология, журналистика
Дата рождения: 5 марта 1951
Место рождения: Одесса, Украинская ССР, СССР
Гражданство: СССР →Российская Федерация

Глеб Олегович Павловский (5 марта 1951, Одесса) - российский политтехнолог, политолог.

Глеб Павловский родился в Одессе в семье инженера-строителя.
В 1968-73 годах - обучение на историческом факультете Одесского университета. В студенческие годы - участник кружка-коммуны «Субъект Исторической Деятельности» («СИД») - проводника «духа 68-го года»: «Я считал себя чем-то вроде дзэн-марксиста».
До 1974 года работал учителем в сельской школе.Впервые столкнулся с КГБ в 1974 году - по делу о распространении «Архипелага ГУЛАГ»: «Следователи были профессиональными, жёсткими тренерами». В обмен на выдачу контактов, не был задержан, но был вынужден уволиться из школы.
С 1976 года по 1982 год работал рабочим.
Переехал в Москву, где тесно сошёлся с Михаилом Гефтером : «Мы биографически срослись; с тех пор я чувствовал себя лирическим героем его идей».
В Москве в 1978-80 годах - один из соредакторов «Свободного московского журнала ПОИСКИ». Но для Павловского «живописная безбытность диссидентства обернулась безвкусицей - погони, прятки, женщины, весь этот Дюма, за которого люди расплачиваются друг другом, во всем виня „власть“. Новых идей никаких; уезжать из страны стыдно; дальше идти некуда. Звериное чувство тупика - закупоренность в собственной биографии. Я решил бежать из биографии»

Елена Боннэр: «Я оценила Павловского по полной его стоимости в 1980 или 1981 году, когда он давал в ГБ показания на Ивана Ковалёва, сына Сергея Ковалёва, и на жену Ивана Ковалёва Таню Осипову. Выше я его оценивать не хочу: для меня он оценен с тех пор.»

В апреле 1982 года («Поиски» не выходят уже полтора года) Глеб Павловский арестован по обвинению в издании этих «Поисков». В ходе следствия покаялся и начал сотрудничать со следствием (получил агентурный псевдоним «Седой») и вместо лагерей Глеб Павловский получил 3 года ссылки в Коми АССР: «Я жил в состоянии какого-то державнического неистовства, писал в Политбюро и в КГБ трактаты с поучениями, как спасти СССР, упорно именуя его „Россией“. Местный алкоголик-оперуполномоченный читал их и подшивал к моему делу. Так мы переписывались с историей».

С декабря 1985 года Глеб Павловский - в Москве, был одним из учредителей первой в России легальной политической оппозиционной организации - «Клуб социальных инициатив» (КСИ).

1987 год Глеб Павловский - среди идеологов и учредителей информационного кооператива «Факт». Позже - учредитель информационного агентства «PostFactum», главный редактор журнала «Век XX и мир». Член клуба «Перестройка» (Москва).
1991-1992 - заместитель председателя правления Издательского дома «Коммерсантъ».
В октябре 1993 года выступил против указа № 1400. Был противником программы приватизации Анатолия Чубайса.
1994-1995 Глеб Павловский - редактор и издатель ежеквартальника «Пределы власти»
1995-1996 Глеб Павловский - учредитель и соредактор журналистского обозрения «Среда»
1995-настоящее время - соучредитель и директор «Фонда эффективной политики».

Должности и посты Глеба Павловского

* Директор «Фонда эффективной политики»
* Главный редактор и издатель «Русского журнала»
* Директор «Русского института»
* Профессор Высшей школы экономики
* Советник Руководителя Администрации Президента РФ (до апреля 2011)

Награды Глеба Павловского
25 июля 1996 г. Распоряжением № 396-рп Президента Ельцина получил благодарность за активное участие в организации и проведении его выборной кампании.

Семья Глеба Павловского
Имеет шестерых детей от четырёх жён.

Пожалуй, интересней всего о роли Глеба Павловского в жизни России написал Быков Дмитрий:
(газета «Московская Комсомолка», ПОВЕСТЬ О ВЕЩЕМ ОЛЕГОВИЧЕ Март 26, 2001)

5 марта этого года сравнительно тихо отпраздновано пятидесятилетие самого таинственного и, может быть, самого одиозного персонажа современной российской политики - Глеба Олеговича Павловского . Хочется от души его поздравить - как с датой, так и с репутацией. Состоявшихся и влиятельных людей в его поколении, юность которого пришлась на глухой застой, - очень мало. Можно сказать, он да Путин (Глеб Олегович любит упомянуть об их ровесничестве, как и о президентском поздравлении к юбилею). Да еще Гусинский с Березовским, ввиду отсутствия которых Павловский стал на сегодня демоном номер один. СЕРЫЙ, ОЧЕНЬ СЕРЫЙ Глеб Павловский - единственный российский политтехнолог (он, кажется, и начал вводить у нас этот американский термин), который никогда впрямую не открещивается от своей причастности к тому или иному проекту, возвышению или падению. Он лишь загадочно и доверительно улыбается в ответ. Он знает: чем больше слухов, тем больше почтения, страха и в конечном итоге денег. Поэтому в современной российской истории практически нет событий, к которым - с точки зрения общественного мнения - не был бы причастен Павловский. Ему приписывались очередное (1996) возвышение Чубайса, победа и отставка Ельцина, отставка Степашина, назначение Путина в наследники, разгром Лужкова-Примакова, развязывание второй чеченской войны, создание партии “Единство”… Последние акции, впрочем, он якобы провернул в соавторстве с Березовским, который тоже, как известно, был виноват во всем (особенно пикантно во всей этой истории то, что Березовский и Павловский друг друга терпеть не могут - тесно двум демонам в одной стране!). Глеб Олегович, по нашему глубокому убеждению, не причастен лично ни к единому политическому проекту и ни к одной кампании последнего времени. Он сам в одном откровенном интервью заметил: “В обществе существует запрос на всемирный заговор, на фигуру абсолютного манипулятора”. В другой статье, еще более откровенной, Павловский вскрыл и причину такого запроса: догадка людей о манипуляторе - на самом деле их догадка о собственной манипулируемости.

Заговора ищут те, кто готов в нем поучаствовать… На этом наш герой и сыграл, всячески способствуя формированию собственной репутации Великого и Ужасного. Хочется, согласитесь, чтобы у Всего Этого был конкретный автор… На деле Павловский ничего не конструирует - у него просто нет такого инструментария. Он лишь предвидит, подчас весьма точно. Так что Россия действительно развивается по его сценарию, намеченному еще в конце семидесятых. Другое дело, что сценарий этот Павловский не навязал ей, а предугадал. И для догадки этой нужно было только одно - достаточная степень свободы от интеллигентских предрассудков. Одинаково чужой для партократов и диссидентов, Глеб Олегович оказался единственным, кто предсказал путь России - от империи черз десятилетие развала к новой государственной структуре и новой имперской идеологии. На исходе семидесятых в России народилось сразу несколько самодеятельных социальных мыслителей: тут и Борис Кагарлицкий, ныне подвизающийся в “Новой газете”, и Сергей Кургинян, режиссер, говоривший так, что никто не мог его понять… И Павловский, учение которого оказалось всесильно - потому что верно. ВЫДАВИТЬ ОДЕССИТА Глеб Павловский родился 5 марта 1951 года в семье инженера-строителя. Школу он закончил с отличием и без проблем поступил на истфак Одесского университета. Там, одержимый бесом организаторства и стремлением чем-либо руководить, он с несколькими друзьями создал кружок СИД (Субъекты Исторической Деятельности). Молодые люди, как многие в те годы, мечтали об истинном социализме, равенстве и братстве. Для начала решили поселиться вместе, в коммуне. “Коммуна пала из-за пришедших в нее девушек”, - комментировал впослелствии главный Субъект. Затея кончилась романом Глеба с единственной девушкой в СИДе – Ольгой Ильницкой, а потом и браком, против которого активно возражала мама Ольги, работавшая прокурором. На свадьбе она прилюдно пообещала посадить будущего зятя, и случай вскоре представился. За хранение антисоветской литературы был арестован друг Павловского Вячеслав Игрунов – ныне, кстати, второй человек в партии «Яблоко». Вызванный на допрос Глеб во всем покаялся, дал показания против соратника и был отпущен. Игрунова, как водится, объявили невменяемым и отправили в психушку. Возможно, Павловского мучили угрызения совести – он до сих пор скромно именует себя «помешанным на моральной рефлексии». Не в той ли давней истории кроется причина ненависти “яблочников” к Павловскому? Скучная жизнь в Одессе с женой и малолетним сыном стесняла творческую свободу Павловского. (Тогда, кстати, будущему верховному манипулятору случалось и поголодать: широко известна история о том, как - постепенно освобождаясь от моральных ограничений - Глеб Олегович вызвал первую вспышку гнева со стороны жены, съев две банки консервов, составлявших НЗ). В 1976 году он подал на развод и уехал в Москву, бережно упаковав в чемодан портрет своего кумира – Че Гевары. Позже он изящно сформулировал причины отъезда – «ради смены биографической идентичности одессита». То есть выдавить из себя Бендера… ТЕНЬ ГЕФТЕРА МЕНЯ УСЫНОВИЛА Но столица не очень-то ждала молодого выпускника истфака. Несколько лет Глеб был рабочим на стройке (впоследствии перепробовал много занятий, вплоть до рубки леса), а в свободное время издавал самиздатский журнал «Поиски». Произошло его знакомство со многими представителями вольнодумной интеллигенции, в первую очередь - с историком Михаилом Гефтером. Павловский стал чем-то вроде ученика Гефтера и часто бывал на его подмосковной даче вместе с бывшей женой Ольгой, которая к тому времени успела побывать в психдиспансере и вторично выйти замуж. На Глеба Олеговича оказали большое влияние стиль Гефтера и сама тема его исследований – скрытые пружины советской политики. Похоже, он уже тогда мечтал быть одной из таких пружин, тайным советником и заодно всемогущим магом, изрекающим предсказания и одетым в черное. Гефтер так любил единственного, по большому счету, своего ученика, что порывался даже усыновить его. В то время Павловский вел жизнь романтика-революционера. На процессе над диссидентом Абрамкиным (нынешним издателем “Тюрьмы и воли” и тоже большим пассионарием) он запустил в окно суда кирпичом и во время бегства от милиции сломал ногу. Сам Павловский описывал этот период жизни так: «Живописная безбытность диссидентства обернулась безвкусицей – погони, прятки, женщины, весь этот Дюма, за которого люди расплачиваются друг другом, во всем виня «власть». Новых идей никаких; уезжать из страны стыдно; дальше идти некуда. Звериное чувство тупика – закупоренность в собственной биографии. Я решил бежать из биографии». О тупике диссидентства говорили и писали в то время многие - отсюда же и черелда отъездов и самоубийств: империя казалась бессмертной, сопротивление - бесплодным, не нужным ни народу, ни, главное, самим сопротивляющимся. Андропов не так уж ошибался, отводя русскому инакомыслию два-три года сроку: не будь перестройки - новая имперская идеология сложилась бы уже тогда. Павловский лишь раньше многих почувствовал всю бесперспективность сектантской борьбы с собственной страной. Тогда же, видимо, зародилась и ненависть его ко всякого рода “фанатичным борцам”, фанатикам с горящими глазами - вплоть до нынешнего НТВ… Бегство из биографии, однако, вышло не столь уж добровольным: в 1982-м Павловский был арестован, снова во всем покаялся и вместо тюрьмы получил ссылку в Коми АССР. Собственно, покаяние его было никак не результатом трусости: он носился тогда с идеей “пакта власти и интеллигенции”, своего рода общественного договора. В ссылке он трудился на должности маляра и кочегараЮ время от времени посылая властям письма с рекомендациями, как спасти Советский Союз. Послания, как вспоминает Глеб Олегович, были довольно-таки истеричные: участковый их читал, хохотал и подшивал в дело. В начале перестройки Павловскому позволили вернуться к пустому месту – ни работы, ни авторитета. Диссиденты никогда не простили ему отступничества и неизменно подозревали в работе на КГБ. Сам он отвечал, что на «органы» не работает, однако не рекомендует огульно чернить “Контору”. “Путин принадлежал к элите КГБ, а не к тем, кто получал наслаждение от издевательств над людьми”, - заметил он как-то. Показной цинизм и интеллектуальный эпатаж были частью его нового образа – Павловский твердо решил стать «человеком при власти». Или, как раньше говорили, «евреем при губернаторе». “ЗНАЙТЕ, СУКИ, МЫ НЕ С ВАМИ” Некоторое время Глеб Олегович тусовался на Арбате, стремглав превратившемся в трибуну революционных неформалов. Там он свел знакомства с молодой интеллигенцией, ждавшей “Перемен!”. Павловский и сейчас дружит в основном с молодежью - с ровесниками ему скучно. Когда в 1987-м тридцатишестилетний историк затеял издание независимого журнала «Век ХХ-й и мир», диссиденты дружным хором обозвали это происками КГБ. То же самое говорили, когда немного позже появились информационное агентство «ПостФактум» (1988) и ТОО «Факт» (под руководством Владимира Яковлева), которое за деньги предоставляло нужную информацию. Потом, когда счет всем этим ТОО, ООО, «аналитическим» и «информационным» центрам был давно потерян, стало ясно, что причина всего – не «рука органов», а неукротимая энергия самого Павловского, который локтями расчищал себе нишу в обществе. Когда рухнул Советский Союз, ему, как и многим, казалось, что нет ничего невозможного. Мутную атмосферу тех лет воссоздал Виктор Пелевин в романе «Generation P», где с Павловского списан один из мелких персонажей – таинственный и многозначительный Фарсейкин. На какое-то время Павловский по инерции вписался в «митинговую политику», но быстро ее покинул. Сам он утверждает, что сделал это из нелюбви к массам, которыми «овладела дурная идея, и они, как стадо бизонов, несутся все в одну сторону». Уже тогда Павловский доказывал (в том числе и на страницах своего журнала), что начинать перестройку без новой концепции государства, с одной только идеей свободы, - самоубийство. Особенно в такой стране, как Россия, которая всегда существует “на грани превращения в хаос”. Глеб Олегович считал себя последовательным государственником и резко критиковал действия «антинародного режима» Ельцина – особенно расстрел парламента в 1993 году. Тогда он попытался сплотить единомышленников под лозунгом «Знайте, суки, мы не с вами». Когда это не получилось, ушел из «ПостФактума». Многим казалось, что его путь лежит прямиком в лагерь непримиримой оппозиции, но неожиданно все изменилось. Позже сам Павловский объяснял случившееся так: «Когда я почувствовал, что наше интеллигентное общество из ельцинизма обращается в тотальный антиельцинизм, у меня тут же возникла обратная реакция: дудки, не хочу пилить вслед за стадом». ФЭП НАШ НАСУЩНЫЙ В 1995 году Павловский создал Фонд эффективной политики и для начала занялся консультированием партии генерала Лебедя “Конгресс русских общин” на выборах в Думу. Партия с треском проиграла, но апломб консультанта был замечен, как и его нестандартные акции с извечной российской склонностью к провокации. Кстати, именно тогда Павловский придумал свой знаменитый впоследствии лозунг - “Есть такой человек. И вы знаете этого человека” (в сущности, прямой плагиат известного анекдота про чукчу, который вдруг увидел человека, во благо которого все). Впоследствии этот лозунг пригодился Лебедю в Красноярске. Еще в 1994-м Павловский запустил в органы информации утку о государственном перевороте, который якобы готовила группа ельцинских приближенных. Эта «версия №1», придуманная для раскрутки “Общей газеты”, наделала много шуму, и Глеба Олеговича едва не посадили за клевету. Однако вскоре талант создателя всевозможных «версий» был востребован на самом высоком уровне. В 1996-м фонд Павловского с легкой руки Игоря Малашенко был привлечен к созданию «положительного образа» президента Ельцина. То, чем занимался Павловский в этой роли, скоро получило название «черного пиара». Из предвыборной кампании, кроме бесценного опыта, Глеб Олегович вынес и знакомство с нужными людьми, в том числе с Татьяной Дьяченко и Михаилом Лесиным. “Тогда, в конце девяносто пятого, было два человека, считавших, что Ельцин избираем, и очень избираем. Чубайс и я”, - комментировал он впоследствии. После ельцинского триумфа Павловский по инерции продолжал обслуживать власть в ее схватках с олигархами. В 1997-м он запустил в прессу скандальную расшифровку телефонных переговоров Гусинского и Березовского, якобы строящих козни против президента. (“Олигархов у нас два, прописью - два, всех остальных придумали эти двое”, - говаривал наш герой). Вот как он оценивал заслуги главных олигархов перед российской свободой: «Всякий раз, когда веяло паленым, Гусинский с Березовский, убегая от выписанных на них ордеров, героически спасали девочку – российскую демократию. Выносили, так сказать, бедняжку из огня да в полымя – глухую, слепую и с перепугу обкакавшуюся». Разница между манипуляторами более чем очевидна: Гусинский и Березовский решали свои проблемы, тогда как Павловский серьезно озаботился созданием новой российской государственности. Ему “и рубля не накопили строчки” - по крайней мере, до самого конца девяностых. Когда расшифровка оказалась «липой», Павловский тут же открестился от нее, приписав авторство только что погибшему при загадочных обстоятельствах обозревателю «Общей газеты» Андрею Фадину (Фадин, давний друг Глеба Олеговича, попал в автокатастрофу на ночном, абсолютно пустом Кутузовском проспекте). Гусинский, однако, не забыл обиды: когда на одном из сайтов Интернета появилась база данных “Медиа-Моста”, выяснилось, что охранная служба этого свободолюбивого учреждения следила за контактами и разговорами Павловского куда более пристально, чем в свое время КГБ… Вскоре известность Глеба Олеговича сильно возросла - отчасти благодаря его бешеной активности в зарождавшейся русской Интернет-журналистике. Лично причастный к созданию “Вестей.ру”, создатель и главный редактор сетевого “Русского журнала”, ныне патрон “Страны.ру”, на которой то и дело появляются ненавязчивые “дезы”, - Павловский стал ключевой фигурой в отечественном Интернете. Заказы на его фонд так и сыпались. “Раскрутить при наличии денег можно любого, - говорил Павловский, - но избрать - только того, чей вектор совпадает с вектором развития страны”. На этот вектор, как уже было замечено, у Павловского было особое чутье. В 1999-м по совету Дьяченко удачливого политтехнолога привлекли к новой выборной кампании. Кремль нуждался в людях, свободных от интеллигентских комплексов. “ДОКОЛЕ, КАТИЛИНА?!” Тут Павловский сделал ход, удививший многих: с самого начала стал убеждать Семью, что Ельцин должен отойти от выборной гонки, уступив место премьеру Путину. Павловский пошел ва-банк – и выиграл. Многие приписали ему даже план победоносной военной кампании в Чечне, не говоря уже о блестяще проведенных кампаниях против партии Примакова-Лужкова. Увы, это не совсем так. На Глеба Олеговича просто не действует гипноз. А лужковско-примаковский гипноз был в то время силен чрезвычайно - в победе “Отечества” мало кто сомневался, вопрос был в сроках. Опасность нового тоталитаризма, рядившегося в борьбу против ельцинской коррупции, Павловский разглядел первым. Давая интервью в августе, он заметил: пока Примаков не дал окончательного согласия присоединиться к “Отечеству”, играть против Лужкова можно по правилам. - А если присоединится? - спросил корреспондент. - Тогда обычные картежные приемы уже не подействуют - надо начинать прыгать через стол, - улыбнулся Павловский. Прыжки через стол начались очень скоро, причем без прямого участия Павловского: дело борьбы против главных претендентов на престо взял на себя Сергей Доренко. Тем не менее Глеб Олегович сочинил и даже опубликовал несколько отличных фельетонов, в которых доказывал, что Лужков - это Катилина нашего времени и что его борьбы против Ельцина есть, в сущности, “легальный заговор”. Государство должен был спасти другой человек, и верную ставку на него Павловский опять-таки сделал раньше других. “Проект “Уходящий Ельцин” существовал года три, - рассказывал он впоследствии. - Путин рассматривался как возможный преемник с самого начала, но многих отталкивало его специфическое прошлое.”. Павловского - не отталкивало. Эта-то способность видеть главную опасность и панацею от нее обеспечила Павловскому звание почетного кузнеца путинской победы. Дошло до того, что и сам Владимир Владимирович остался в полной уверенности, что его победа – дело рук всемогущего политчародея. Авторы этих строк знают людей, которые всерьез уверяют, что и московские взрывы осени 1999 года - дело рук Павловского! Впрочем, на это сам Глеб Олегович ответил исчерпывающе: “Последствия тех взрывов были непредсказуемы. Нация могла сплотиться вокруг Путина, а могла во всем обвинить Кремль”… По счастью, грамотный аналитик был тогда на стороне Кремля. А не на противоположной. СЕКРЕТ УСПЕХА Теперь Павловского по праву можно было назвать «делателем президентов» – как английского графа Уорвика называли «делателем королей». В благодарность он получил от Путина давно желанную возможность влиять на кремлевскую политику. Начальником аналитического управления Администрации Президента был назначен ведущий специалист ФЭПа Симон Кордонский, а начальником информационного отдела главного управления внутренней политики Администрации – другой соратник Павловского, Максим Мейер. Каков главный секрет успеха Павловского? Сам он об этом скромно молчит. Знающие люди утверждают, что всему виной сочетание здорового цинизма с редким умением ориентироваться в информационном пространстве. Мало кто лучше Павловского умеет нагнетать напряжение в этом виртуальном мире и тут же разряжать его. Не случайно именно Сеть оказалась незаменима в деле столь любимого Павловским «вбрасывания» в СМИ компромата на того или иного деятеля. Сейчас Глеб Олегович стал настоящей телезвездой, много выступает в прессе и, по слухам, пишет какой-то эпохальный труд. Однако похоже, что на самом деле он неусыпно работает над плетением своей сети. Именно она может прокормить его, когда не очень склонный к благодарности президент решит, что ему надоели советы главного политтехнолога. Впрочем, и после этого Павловский - в отличие от Гусинского с Березовским - без работы не останется. Людей, желающих “раскрутиться с нуля”, в России всегда будет достаточно. А последние годы нашей истории наглядно демонстрируют верность главного закона Павловского (никогда, впрочем, не сформулированного вслух): личность в России успешно заменяется репутацией. А создавать репутации - в том числе собственную - лучше этого седого очкастого одессита не умеет пока никто.

Сентябрь 2000

Пурга.Ru. Глеб Павловский мечтает о лаврах медиа-магната Владимира Гусинского

Светлана Зайцева

Биографическая справка

Глеб Олегович Павловский родился 5 марта 1951 года в Одессе, в семье инженера. В 1968-73-м годах учился на историческом факультете Одесского университета.

В 1975-м переезжает в Москву.

В 1978-80-х годах становиться одним из соредакторов "Свободного московского журнала "Поиски". В это же время попадает в поле зрения КГБ.

За антисоветскую деятельность приговорен к тюремному заключению, но признает себя виновным. Власти меняют приговор - вместо тюрьмы Павловский отправляется в ссылку в Коми АССР, работает там кочегаром и маляром.

В 1985 году возвращается в Москву. Диссидентское общество его не принимает.

В 1987-м становится одним из пяти соучредителей первой легальной политической структуры - "Клуба социальных инициатив" (КСИ). Публикуется в журнале "Век ХХ и мир". Вместе с Владимиром Яковлевым (бывшим владельцем "Коммерсанта") учреждает кооператив "Факт".

В начале 90-х получает существенную материальную поддержку от американского фонда "Демократия", финансируемого Республиканской партией США. С этого момента наступает качественный перелом в деятельности Глеба Павловского.

Краткий перечень информационных проектов, к которым г-н Павловский либо имел, либо по сей день имеет отношение:

Фонд эффективной политики (ФЭП)
Информационное агентство "Постфактум"
Агентство социальной информации
"Русский институт" (задуман, как аналог Русского института при Колумбийском университете США)
"Русский журнал"
Журнал "Век ХХ и мир"
Журнал "Среда"
Журнал "Пушкин"
Журнал "Интеллектуальный форум"
Официальный сайт фонда "Общественное мнение"
ВВП.ru: сетевой экспертный канал. Exit polls - 2000
СМИ.ru
Сетевой информационный канал "Выборы в России"
Интерактивный проект "Мэр Москвы: сделай сам".
Ovg.Ru (объединенная властная группировка)
Strana.ru
Polit.ru [ Cайт Polit.ru не имеет и никогда не имел никакого отношения к г-ну Павловскому- прим. Елена Шопеньска, связи с общественностью Полит.Ру]

И т.д. и т.п.

Глеба Олеговича Павловского называют как угодно: политтехнолог, аналитик, провокатор, философ, мистификатор, манипулятор, гений пиара... Спектр оценок достаточно широк.

Его подозревают в раздувании наиболее громких политических скандалов: публикация версии №1 (о возможном перевороте в России), создание сайта "Коготь", постепенный "отжим" Березовского из разнообразных властных структур, компания по компрометации жены Лужкова, провальная идея многомиллионной "раскрутки" Валентины Матвиенко во время предвыборной кампании в Питере... Перечислять можно долго.

Г-н Павловский не возражает, когда ему приписывают заслуги по избранию Путина президентом и досрочному удалению Ельцина из Кремля.

Глеб Олегович в моде у журналистов. Он теперь постоянно присутствует в телеэфире, часто дает интервью печатным СМИ. Но, несмотря на массированный самопиар, никак не может создать впечатление о себе как об умном и честном человеке.

Бесспорно одно: формально являясь советником руководителя Администрации Президента, Глеб Павловский дает советы самому Путину. И Путин к ним прислушивается. Теперь в Кремле по этому поводу шутят: скажи мне, кто твой советник, и я скажу, в кого тебя превратят.

Кратким изложением жизненного пути Павловского заполнены все многочисленные Интернет-сайты, к которым Глеб Олегович имеет отношение. Поэтому каждый интересующийся может прочитать про революционную юность популярного ныне одессита, его диссидентскую зрелость, а также ознакомиться с отроческими философскими трудами кремлевского советника.

На других, неподконтрольных Павловскому сайтах (например, на www.сайт) читатель обнаружит в изобилии компрометирующие Глеба Олеговича документы.

Поэтому "!", дабы избежать предвзятости в оценке личности г-на Павловского, решил отказаться от написания традиционного портрета героя. Большая часть публикуемого ниже материала - эксклюзивные мемуары близких Павловскому людей, цитаты из секретных аналитических справок спецслужб и малоизвестных статей самого Глеба Олеговича.

Не надо ждать милостей от природы

Из воспоминаний Ольги Ильницкой, поэтессы, журналистки, члена общества "Мемориал" и первой жены Глеба Павловского:

"СИД - это научно-романтическая организация студентов второго-третьего курсов исторического факультета Одесского государственного университета выпуска 1972-1973 годов. Члены организации называли себя субъектами исторической деятельности, сокращенно - СИД.

Сначала их было четверо: Славик, Глеб (Глеб Павловский - "!".), Костя и Игорь. Потом пришли еще четверо, в том числе и я. Оказалось, что, приняв Утопию, ее нужно осмыслить и развить, а для этого нужно жить в коммуне, оставив родительский дом, объединив усилия всех в одно общее, нужно ответить на вопрос: "Есть ли социализм у нас, и если нет, то что есть?"

Из самиздатовской книги про СИД Вячеслава Килесы, в недавнем прошлом сотрудника крымской милиции (он же Славик):
"...В Одессе расцветала весна, и мы собирались теперь у моря. Цель нашей деятельности была смутная, расплывчатая не только для меня, но и для остальных. Мы являлись гражданами великой страны и продолжали осознавать себя таковыми даже тогда, когда сталкивались на практике с гнусностями советской действительности. Ведь у нас был социализм, плановость экономики, отсутствие безработицы, а там, на Западе, бушевали полицейские преследования, эксплуатация, голод, нищета. Там все было плохо, тогда как у нас попадались отдельные недостатки и искривления.

Но задавать вопросы было некому или нельзя, потому что ответом мог быть донос в КГБ, разнос в деканате, исключение из университета - и мы засели в библиотеках и читальнях, пытаясь самостоятельно докопаться до истины...

Мы узнали тогда, что в стране существует подпольное политическое движение, но контактировать с ними не захотели, рассматривая себя как особую линию в культурном развитии России".

Но все-таки ознокомительная встреча с одним из реальных подпольщиков состоялась. Им был Вячеслав Игрунов (в то время все его называли Вячеком), ныне - депутат Госдумы, второй человек в партии Явлинского.

"Вячек убеждал ребят в необходимости длительной борьбы за демократизацию страны, а они рассказывали о своих занятиях - изучении диалектики, истоков марксизма. И состоялась дружба". (Дружба Павловского с Вячеком закончилась для последнего арестом. Но об этом чуть позже.)

Спустя четверть века Глеб Олегович опишет этот период с позиций диалектического материализма: "...Мы обсуждали вероятность и риск ликвидации СССР силами небольшого числа людей. Я считал себя чем-то вроде дзэн-марксиста".

Юным одесским революционерам, жившим коммуной, ничто человеческое оказалось не чуждо. Ольга и Глеб полюбили друг друга и, невзирая на протесты - угрозы Ольгиной мамы (мама, между прочим, работала прокурором) поженились.

На свадьбе мать пообещала дочери, что непременно посадит зятя за решетку.

Из воспоминаний Ильницкой:

"Шла моя семейная жизнь. Менялись частные квартиры. На улице Ромашковой в 1975 году мама, убежденная моим отчаяньем и любовью, которые часто оказываются рядом, сняла для нас с Глебом дом. Большая комната с тремя окнами, кухня и ванна без воды стоили пятьдесят рублей в месяц...

В декабре 1975 года настоящее стихийное бедствие обрушилось на Одессу. Разыгрался антициклон. Ветви деревьев после оттепели внезапно оледенели. Сначала было красиво необыкновенно, а потом город заплакал. Слезы леденели на ветру, и град обивал ветви деревьев в тяжелых ледяных шубах. Первыми рухнули старые акации. Большая ветка упала на голубой "Запорожец" и сплюснула его. Перестали ходить троллейбусы и трамваи. В Одессе погас свет. Остановились насосы водонапорной станции. Ведро воды стоило рубль. Буханка хлеба - тоже. Очереди за молоком выстраивались с четырех утра. С, шести за молоком вставать было поздно.

На пятые сутки, когда температура в комнате опустилась до девяти градусов, а керогаза у нас не было, газовой плиты тоже, электроплитку не включить, когда я уже рассекла себе бровь отлетевшей щепкой - рубила доски от ящиков, чтобы растопить чугунок парового отопления, забыв, что воды тоже давно нет, - Глеб замер перед разрисованным холодными лилиями окном и в задумчивости съел НЗ - банку шпрот и банку сгущенки.

Лучше бы у тебя был запой, было бы понятнее и уважительнее, - сорвалась я.

Глеб ответил просто и ясно:

Единственное, что я могу для тебя сделать, любимая, это оставить...

Тем более что уже был арестован Вячек, и принесенной им самиздат, "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына, лежал во всех углах нашей комнаты. И Глеба вызывали в КГБ, и он давал показания на друга своего Вячека, а потом от них отказывался".

Разбушевавшаяся природа сделала свое дело. Глеб Олегович осознал, что поиск истины весьма затруднен, если при этом нужно еще думать о пропитании и семье. И уехал в Москву, бережно упаковав в чемодан репродукцию портрета своего кумира - Че Гевары.

Вскоре в Москву перебрались и другие "СИДовцы" - Славик и Костя.

Из письма Глеба Павловского к Ольге Ильницкой:

".. .Я люблю тебя. А ты меня понимаешь. Будем ходить к морю и писать стихи. А потом у нас будет дом и собака... Моя родная, добрая, постарайся, чтобы у нас был ребенок... Я верю, что, благодаря тебе и природе, случится чудо...".

Ольга сквозь слезы перечитала эти строки, грустно взглянула на маленького сына Сережу, на собаку Альму, которая терпеливо ждала, когда ей нальют в кастрюльку столовских отходов, купленных за полтинник бидон, и поняла, что больше жить не хочет. Точнее, не может.
Из воспоминаний Ольги Ильницкой:

" В середине сентября 1976 года, после неудачной попытки самоубийства и принудительного лечения, я вышла из психоневрологического диспансера. И Костя, приехавший по телеграмме моего бывшего мужа Глеба, забрал меня замуж.

Костя был родом из СИДа. Этот проклятый мир не научил его любви. СИД же научил умению подставлять плечо и, если надо, жертвовать своим.

Надо выжить, - сказал мне Костя, -все образуется, надо выжить, вот моя рука".

В Москву, в Москву!

Глеб Олегович никогда не любил Одессу и прежде всего потому, что не было в этой каштановой провинции у моря простора для его деятельности. Спустя четверть века свое бегство в столицу Павловский обоснует так: "Ради смены биографической идентичности одессита я переехал в Москву".

В Москве Глеб Павловский познакомился с Михаилом Гефтером, историком по профессии. Несмотря на полувековую разницу в возрасте, невзирая на биографическую несовместимость (Гефтер начинал карьеру помощником секретаря ЦКВЛКСМ. После ванны, в разгар политических репрессий, учился в аспирантуре Института истории Академии наук СССР. С приходом к власти Брежнева начал изучать освободительные движения России и т.д.), Павловский и Гефтер, как писал Курт Воннегут, были людьми из одного кораса.

Они не только мыслили и выражались одинаково, но и испытывали друг к другу болезненную привязанность. Михаил Яковлевич, полагая, что столь сильные, чувства нуждаются в формализации даже хотел усыновить своего лучшего ученика Глеба, а заодно и удочерить его первую жену Ольгу. Она, кстати, после неудачной попытки самоубийства и вынужденного повторного брака Глеба Олеговича не разлюбила и постоянно навещала его в Москве.

"...Эхо падения Pax Romana и мученических родов человечества: тогда еще замысла, выговариваемого безумными словами. Эпоха за эпохой испытывали катакомбный проект на осуществимость и человечность, выяснив, что нет ни заданной совместимости того и другого, ни предрешенного разлада между ними. А есть путь и срок, образующие особое "тело", - историю. Когда мы спрашиваем себя: "Не покидает ли нынешний мир идея человечества как единственного единства, оставляя пустоту, в которую ворвалась стихия этноса, ярость "своего", непримиримость новоявленных сект?" - мы тем самым спрашиваем: "Не оборвалась ли История, конченная без завершения?" - раздумывал Михаил Гефтер. (Орфография автора сохранена - "!").

"Кто мы? Те, кто удостоился чести вершить мировой процесс. А что есть мировой процесс? Воспитательная катастрофа. Один из компонентов мифа о России - педагогический катастрофизм: оказывается, погромы и землетрясения поражают людей для того, чтобы зрелищем казни вразумить остальных. Русские в этой картине субъекты мировой катастрофы; а для остального кромешного мира - ее носители. Раз мир погряз во грехе, то и мы здесь для того, чтоб задать грешникам трепку", - вторил ему, развивая и конкретизируя заданную тему любимый ученик.

Некоторые современники Гефтера и Павловского, правда, осмеливались называть подобные высказывания "бессодержательной риторикой", "мудреной полосой интеллектуального отчуждения", их сравнивали с Пифией. (Пифия - жрица-прорицательница. Она восседала над расщелиной скалы, откуда поднималась одурманивающие испарения. Под их влиянием Пифия произносила бессвязные слова, которые истолковывались людьми как прорицания и пророчества. - "!")

Но в КГБ считали иначе. За Павловским. который тогда работал соредактором журнала "Поиски", вели наблюдение. Потом начались обыски, допросы, интервью иностранным журналистам. Во время одного из судебных процессов нервы у Глеба Олеговича не выдержали, и он решил сбежать из зала суда. Выпрыгнул в окно, сломал ногу, очнулся в гипсе.

"Живописная безбытность диссидентства обернулась безвкусицей - погони, прятки, женщины, весь этот Дюма, за которого люди расплачиваются друг другом, во всем виня "власть". Новых идей никаких; уезжать из страны стыдно; дальше идти некуда. Звериное чувство тупика - закупоренность в собственной биографии. Я решил бежать из биографии. Попытка не удалась", - почти искренне описал Павловский тот период.

Почти потому, что красивая метафора "бежать из биографии" на деле означала банальное отступничество.

В 1981 году Глеб Олегович неожиданно для всех инакомыслящих товарищей выступил с идеей примирительного пакта "общество-власть", призвав отказаться от противостояния.

"Противостояние создает некатастрофическую альтернативу для СССР, вступающего в полосу упадка в атмосфере национального раскола", - мотивировал свою позицию беглец из биографии.

"Он знал, что его арестуют и. тюрьмы не избежать. А камеры Глеб физически не выносил. Он придумал вроде бы разумный ход - стать представителем конструктивной оппозиции. То есть стать лояльным посредником при переговорах с властью. Но власть-то знала, что этим поступком Глеб исчерпал свой авторитет в диссидентском сообществе, а потому отвергла его услуги", - рассказал "!" один из бывших коллег Павловского по журналу "Поиски".

Однако пакт все-таки был заключен, правда, в более скромном формате, без участия общества. Павловский, по требованию властей, признал себя виновным и получил вместо тюрьмы ссылку в Коми АССР. Там он мирно трудился кочегаром.

Сам же Глеб Олегович, описывая те времена, расставляет акценты иначе.

"Я жил в состоянии какого-то державнического неистовства, писал в Политбюро и КГБ трактаты с поучениями, как спасти СССР, упорно именуя его Россией. Местный алкоголик-оперуполномоченный читал их и подшивал к моему делу. Так мы переписывались с историей".

История, к сожалению, этой переписки не сохранила. В Кремле тогда обитали более приземленные люди. Они даже в мыслях не допускали, что их добротные советские кабинеты очень скоро займут пришельцы, выпестованные невостребованным кочегаром.

К началу перестройки Глеб Павловский понял, что "поиски истины" ему надоело совмещать с сопутствующим этому поиску образом жизни. Невмоготу стадо быть непризнанным, бедным, бездомным, с пятым пунктом в паспорте вместо столичной прописки и крыши над головой, гонимым властью (за диссидентство) и диссидентами (за сотрудничество с властью). И он занялся информационным бизнесом.

Глеб Павловский наплодил несметное число ТОО, ООО, оперирующих различной информацией. От журналов, информационных агентств и фондов до несметного числа сайтов в Интернете (см. биографическую справку). Эти "фабрики мысли" не только обогатили своего хозяина, но и сделали его значимым, известным, вхожим во властные кабинеты, а главное - востребованным.

Тот период из жизни Павловского и некоторых его коллег (Лесина, Заполя) описал с издевательски" юмором Виктор Пелевин в модной книге "Generation - "П". Прообразом стала фирма Михаила Лесина "Видео-интернешенл", а один из ключевых персонажей - многозначительный, таинственный, рассуждающий о непонятном г-н Фарсейкин - списан с Глеба Олеговича.

Один из журналистов, беседуя с Павловским о современной литературе, завел разговор и о книгах Пелевина. Глеб Олегович поморщился: "У меня было такое чувство, что является некошерным шагом купить Пелевина, поэтому я его просто украл с чужого стола".

Чтобы не возникло иллюзии, будто признание настигло г-на Павловского также незаслуженно, как ссылка в Коми АССР, надо заметить: именно в период больших перемен в России открылся его настоящий дар свыше. Оказалось, что бывший СИДовец прекрасно чувствовал возникшее новое информационное пространство и знал, как им манипулировать. А спрос на качественные манипуляции был огромным.

Глеб Олегович умел пропитывать это пространство взрывоопасными бензиновыми парами, а потом, в нужный момент, высекать искру. Он знал, когда вместо поджога уместно открыть форточку и устроить эффектный политический сквозняк. Он мог даже закрутить настоящую пургу, обходясь без снега и холода. И гнал, и гнал эту пургу в заданном направлении.

Для проделывания таких фокусов ему требовался лишь особый человеческий материал.

Из аналитической справки ФСБ (август, 2000 г.):

"Основные силы мозгового центра Кремля - Павловский, Кордонский (Симон Кордонский по протекции Павловского назначен начальником аналитического управления Администрации Президента РФ. - "!"), Мейер (Максим Мейер по протекции Павловского занял должность начальника информационного отдела главного управления внутренней политики Администрации Президента РФ. - "!") и другие одиозные выходцы из структур, которыми ранее руководил Павловский.

По отзывам близких связей, Г. Павловский мечтает о лаврах медиа-магната В. Гусинского.

"Голубая" мечта стать магнатом от масс-медиа не отпускает его до настоящего времени, вследствии чего свое нынешнее положение сам Павловский оценивает как временный компромисс.

Политологи, работающие с ним оценивают его как специалиста по кризисным и критическим ситуациям, мастера по преодолению чрезвычайных, экстремальных социально-политических барьеров.

Повседневная работа тактического характера, то, что называется "текучкой" или "черновой",- не для него, он ею заниматься не способен в силу своего авантюрного склада характера, поклонника "кавалеристских" наскоков.

Павловский - личный протеже Т. Дьяченко, с которой до сих пор находится в близких отношениях.

Однако с небезызвестным и обязательным участником команды Татьяны В. Юмашевым держится на расстоянии.

ПRовское (орфография документа сохранена. - "!".) мастерство команды Павловского оказалось настолько своевременным и отвечающим текущему моменту, что В. Путинy до сих пор уверен (отсюда уважение и почтение): "что его избрание в первую очередь личная заслуга Глеба и возглавляемого им Центра, который на самом деле является типичным бюрократическим аппаратом в несколько сот человек, кормящимся за счет Кремля и его некомпетенции.

Указанную неадекватную оценку президентом заслуг Центра мистификатор Павловский сознательно культивирует, поддерживая таким образом миф о своей незаменимости.

Знающие Павловского люди полагают, что с большой вероятностью можно утверждать о его принадлежности к "голубой фракции" Кремля, что, в известной мере, является проходным билетом в ряде его структур.

Вторая "кремлевская извилина" - Кордонский Симон Гдальевич, личность достаточно бледная, памятен в кругах российской общественности лишь тем, что был фигурантом уголовного дела в связи с нашумевшей публикацией в "Российской газете" "Падает снег...".

Так говорит Павловский

О России:

"Россия есть конечный сток исторических миссий... Мы имеем дело с уникальной страной, которая не обсуждает ни одну свою проблему... Теоретически Россия может прекратиться, чтобы восстановиться через 10, 20, 100 лет. Когда сброд пройдет переобучение...".

О гражданине РФ:

"Это существо, именуемое нами "беловежским человеком" (в прессе еще встречаются понятия "русскоязычного гражданина" или "этнического россиянина), движется в двух направлениях - расщепления старого порядка, т.е. всего, внутри чего субъект не помнит себя, условия всех элементов этого порядка, как собственных, только что изобретенных - и конструирования с их помощью "новой реальности" - неосознаваемой как источник задач, закрытой и запрещенной для всех форм альтернативного понимания. Эта новая реальность, обычно именуемая "Россией", в конечном счете раскрывается как кокон беловежского человека - временное пространство более глубокой метаморфозы".

Об отношении русских к истории:

"Есть проблема отношения русских к истории. Я не хочу возвращаться к чаадаевским перепевам, но строго говоря, Чаадаев по-медицински прав. Проблема в том, что сегодня в России историческое сознание вытеснено артефактом квазизнания о том, что было".

О русском языке:

"Мифологическому герою, каковым каждый оказывается в процессе обучения русскому языку, хотелось бы совершить подвиг под видом истолкования прельстить, обрюхатив Россию миссией ея".

О взаимоотношениях Интернета и власти:

"То, что сегодня происходит между Интернетом и властью, это, скорее, взаимное обнюхивание".

О "семье" (Дьяченко, Юмашеве, Абрамовиче, Мамуте, Столповских и т.д):

"Человеку с улицы говорят: пей, не думай, жди свистка. Все, кто честен, за мной, против власти! Толпа взламывает врата государства, вслед за чем самой толпе ломают хребет отцы-командиры, а народ загоняют в стойло. Тут выясняется, что при Семье и гидре царизма жилось не так уж плохо..."

О Березовском и Гусинском:

"...Зато всякий раз, когда веяло паленым, Гусинский с Березовский, убегая от выписанных на них ордеров, героически спасали девочку - российскую демократию. Выносили, так сказать, бедняжку из огня да в полымя-глухую, слепую и с перепугу обкакавшуюся".

О себе и Путине:

"Я надеюсь, что принадлежу к тем людям, которые могут дать совет Путину".

"Беловежские дети" Павловского

У Павловского пятеро детей. Старшему - Сергею - 26 лет, он работает дизайнером на одном из сайтов отца. Ни один из отпрысков Глеба Олеговича не хочет жить в коммуне, не мечтает о революции (папа ей бредит с юности), не устраивает побегов из собственной биографии. Словом, получились нормальные "беловежские дети", увлеченные Интернетом, виртуальным дизайном и современной литературой. Может, оттого, что Глеб Олегович с ними не живет. Как он говорит, "из соображений чрезвычайной занятости на работе".

Единственным близким человеком считает Ольгу Ильницкую. Снимает ей квартиру в Москве, водит по лучшим докторам. Ольга же по-прежнему его боготворит и утверждает, что Глеба никто не понимает.

"Глеб Олегович Павловский убеждает Бориса Николаевича Ельцина не расстреливать парламент", "Глеб Олегович Павловский кормит с ложечки маленького Владимира Путина", "Глеб Олегович Павловский помогает Дмитрию Анатольевичу Медведеву завести персональный блог", "Глеб Олегович Павловский отправляет посылку в Краснокаменск", "Глеб Олегович Павловский рассказывает Владиславу Юрьевичу Суркову о суверенной демократии", "Глеб Олегович Павловский инкогнито наблюдает за маршем несогласных", "Глеб Олегович Павловский отказывается от свежей порции привезенных в ФЭП детей"… Но из всей многочисленной и еще не до конца освоенной иконографии ФЭПа, "Русского журнала" и персонально Глеба Павловского есть несколько тем, на которые любят писать все. Тема "Глеб Павловский спасает русскую интеллигенцию" - такая. Поэтому мы про это писать не будем. А несколько конкретизируем ее до: "Глеб Олегович Павловский и философия".

Итак, что известно в узких кругах, отношения Глеба Олеговича Павловского и философии определяются двумя факторами - тем, что он, как ученик крупного советского историка Михаила Яковлевича Гефтера, типичный носитель сознания русского историка, со всеми тяжкими последствиями для миросозерцания и даже биографии; а также тем, что унаследовал от учителя еще и неудовлетворенность рамками истории как дисциплины, с мечтами об историософской перспективе, и вынашивание мыслей, которые история как наука не может контролировать и не в состоянии за них нести ответственность. Эта интеллектуальная схизма впоследствии приведет Глеба Павловского к дружбе с таким архаичным мыслителем и геополитиком как Вадим Леонидович Цымбурский .

Изнутри философского корпуса никакого признания трудам что историка Гефтера, что профессионального филолога-античника Цымбурского, что политтехнолога Павловского не было и никогда не будет. Для философского и академического мейнстрима все это черт знает что такое, но не философия. Впрочем, даже для них на карте современной философии найдется свое место, но об этом чуть ниже.

Система Павловского

Глеб Павловский персонально и ФЭП оставили свое место в институциональной истории отечественной философии 90-х - 00-х годов. Все 90-е Глеб Павловский приходил на Философский факультет МГУ и ведрами оттуда выносил студентов. ФЭП - и шире - политтехнологии, существовавшие благодаря гению продаж Павловского, был одним из основных мест трудоустройства философов с дипломом. И даже еще без диплома: я помню, как коридор 11 этажа первого гуманитарного корпуса временами неожиданно пустел - все отправлялись "в поля", на очередные выборы, недостатка в которых в 90-е не ощущалось.

Мало кто не подвергся этому соблазну "гуманитарных технологий". К примеру - я. Но таких было очевидное меньшинство. Съездить на выборы куда-нибудь в Сургут или на Сахалин, поработать мониторщиком или бригадиром на федеральной кампании, считалось чуть ли не обязательным удовольствием, как поездка летом в университетский лагерь на Черном море. Злые языки утверждают, что политтехнологический призыв 90-х коррумпировал отечественно интеллектуала, а со многими сделал это в слишком нежном возрасте. (Об этом, а также последствиях, у нас даже имеется ). "Мальчики Павловского", выкраденные с философского факультета юноши и девушки, приучаемые политическому цинизму Realpolitik как к здравому смыслу: интеллигентский кошмар показывает, как они наводняют все вокруг, превращают ценности в ничто, а ничто - в ценность. Юные нигилисты - чемпионы мира по голубоглазости, готовые оправдывать все что угодно за деньги. Впрочем, деньги - в инфляционной зоне рубля - разве имеют значение? Власть - пусть и на минуту; слава - неважно, что дурная; и успех - даже сомнительный - так обычно описываются их трудовые заслуги.

"Глеб Павловский портит наших детей" - слышалось вокруг. И ничто, что сами дети желали быть испорченными и выстраивались в очередь. "Как Вы, такой большой и мудрый, смогли наплодить такую гадость?" - поражались, обращаясь к Глебу Павловскому, известные филологи, журналисты, киноведы и прочие менеджеры культуры на каком-то недавнем мероприятии. Еще раньше один маргинальный представитель философской среды, как водится без базового философского образования, обозвал "детей гнезда Павловского" коллаборационистами. Испорченным полноценным профильным образованием оставалось только ухмыляться.

В определенном смысле не профессора Александр Владимирович Панин и не Владимир Васильевич Миронов были в то время настоящими деканами философского факультета МГУ, но человек без высшего образования Глеб Павловский. "Система Павловского" забирала людей с факультета, доучивала их, превращала в профессионалов и давала работу, на которой можно было получить на кусок хлеба с маслом. Политтехнология, а затем - идеологическая работа сохранялись как горизонт философского образования, превалируя над преподавательской или исследовательской карьерой, которую мог себе позволить только уже состоятельный человек. (Тогда я, благодаря собственному бизнесу, таким и был. Устраиваясь в начале 00-х преподавать в один из московских вузов, от проректора я услышал такой вопрос: "Достаточно ли Вы финансово независимы, чтобы работать у нас?") Здесь же, в пиаре, ты мог себе найти занятие если уж не по призванию, то по вкусу, и если не по вкусу, то по деньгам. Тогдашнее состояние "гуманитарной интеллигенции" очень здорово описал только что вернувшийся со стажировки в США Борис Вадимович Межуев: "Все в пиаре, а я - в говне".

Впрочем, справедливости ради, отнюдь не Павловский был изобретателем философского киднеппинга. За двадцать лет до него эту охоту открыл другой отец современных отечественных гуманитарных технологий - Георгий Петрович Щедровицкий. На вопрос, почему Щедровицкий предпочитал второкурсников, он отвечал так: "На первом курсе философского - еще дураки. А на третьем - все уже пьют". Подсчетами того, сколькими студентами факультета пополнилось методологическое движение, сейчас занимаются специальные люди. Но факт остается фактом - еще в мои студенческие годы (90-е) на факультете легко можно было обнаружить щедровитян. А ведь если послушать то, о чем говорили в тусовке о методах и целях Щедровицкого в 80-90-е, то трудно будет найти какие-то существенные различия от того, как характеризуют "мальчиков Павловского" нынче. Ведь даже тырили они детей из одного и того же места - университетского общежития.

Почему именно философский факультет, а не истфак, филфак, соцфак? Почему именно он подвергался "разграблению"? Почему студентов философского факультета массово "портили" политтехнологиями, пиаром, идеологией? Обыкновенный ответ на этот вопрос состоит в том, что система Павловского заменила идеологический аппарат ЦК, который обслуживался философским факультетом. Но так ли все здесь просто? Не имеется ли внутри самой философии некоторого изъяна, благодаря которому интеллигентский иммунитет к этой заразе не срабатывает? Как это стало возможным и что это все значило? Об этой "философской порче" пойдет речь ниже.

Крест философии

Ничего в нем особенно тяжкого нет, да и распинаться никто не собирается. Это - коммуникативный крест, взятый из работ Греймаса и инерпретированный в терминах ныне работающих "критериев" философского знания. Если для Греймаса структура коммуникативного акта определялась в соответствии с профилем на координатной плоскости в отношении осей "кто - кому" и "что - о чем", то здесь мы имеем право (мы его сами себе дали, почему бы и нет? Почему Льотару можно брать эту схематику для анализа аффекта, а нам - нельзя?) использовать его форму для анализа специфики философской коммуникации (1).

Минимальный анализ эксплуатируемых техник оценки социогуманитарных продуктов на философичность показывает смещение их по шкале "внешнее - внутреннее". Вся эта риторика ценности какого-то "внутреннего опыта", разглагольствования о том, что если уже не помыслил, то и мыслить не способен, любимая в среде экзальтированных дамочек тематика "встречи", противостоят самоуверенному дискурсу, апеллирующему к разнообразным социальным экранам, на которых оставляют трассирующие следы какие-то "философские проекты" и определяющие ее как "общественно-полезную работу".

Поперек оси "внешнее - внутреннее" откладывается ось, по бадьюански оформим ее, "ситуация - событие", определив последнее как неузнанное в ситуации, но определяющее ее констелляцию и позволяющее ее разорвать. Ситуации, в которой всегда уже оказывается философия (любая ситуация - мысли, социально-политическая ситуация, ситуация молчания - все что угодно), противостоит мысль как ее разрыв, как то, что не достигается ситуацией ("Вам что, чтобы просто подумать, нужны деньги? У вас без денег думать не получается?"), но в состоянии определить новую ситуацию, к примеру после революции, коперниканского переворота, лингвистического, антропологического, этического поворота, прихода к власти Ельцина, демократов, неолибералов, нацистов и т.п. С одной стороны мы слышим вопли о невозможности философии после Освенцима, Путина, коммунизма, конца коммунизма - такая, браток, ситуация сложилась. С другой - о том, что философии в общем-то наплевать, куда она попала, если на уже философия. Более того, всякая ситуация "после Освенцима" чревата философией, событием философии, так скажем.

Если (некритично) взять эту координатную сетку за рабочий инструмент, то, в общем-то, понятно, через какие структуры прошел разлом, определивший облик советской философии. Когда-то и по другому поводу мы уже назвали ее как единство философии-без-философов и философов-без философии. Когда существует одна длящаяся, в том числе твоими усилиями, анонимная философия за подписью Маркса и Ленина, и, одновременно, предельно авторская, но никогда не разворачивающаяся во что-то собственно системообразующее или хотя бы обладающая проектными перспективами, философия частного лица, вроде никогда не дотягивающей до философии мысли философа Мамардашвили. Советская философия и доставшаяся нам в наследство система коммуникации, была построена на цензуре двух коммуникативных доменов: зоны, определяющейся на нашей сетке как "ситуационно-внутренняя" философия и "внешне-событийная" философия. Заполнением этих "дыр" реконструируется "нормальное" функционирование философской коммуникации, где философия обретает заново имя, а лицам приносят философское признание.

I. С квадратом "ситуация/внешнее" все более менее понятно - это пространство философских симуляций, здесь обитают разнообразные академические животные. Директора, менеджеры образования, степени, звания и должности. Философия здесь - нечто само собой разумеющееся в дефляционной перспективе своего имени. Ты философ по диплому, статусу, образованию и месту работы.

II. С квадратом "внутреннее/событие" тоже более-менее ясно - здесь поселились гении философии и просто крупные фигуры, для выделения которых никогда не достаточно простого признания коллег. Та самая ситуация, когда никакая похвала и никакое призвание не дотягивает до персонального достоинства философа, философия одиночек, великих умов и т.п. Ты философ, потому что философ, ты - Мераб! Ты велик! Таким несомненным и, одновременно, сомнительным величием, к примеру, обладает и Вадим Цымбурский.

III. Квадрат "внешнее/событие" заполняется уже упомянутыми "философскими проектами" - продуктами интеллектуальных инвестиций, созданных в расчете на будущее: все эти издательские серии, переводы, клубы философствующих блогеров, постоянные семинары, кружки философов типа "Анонсенса", питерское философское кафе, остатки групп щедровитян, журналы и все такое прочее. Философия здесь обитает как бесконечная отсрочка в цепочке вкладов и закладных. Несомненным лидером, определяющим сегодня публичный образ "события" философии для аборигенов, менеджер ее опубличивания - это Валерий Анашвили. Внутреннее философии здесь репродуцируется через свой событийный статус и предлагается для опознания просвещенной публике. Философ здесь - это интеллектуальный инвестор, брокер или трейдер. Здесь философия продается и покупается, получает гранты, ездит за границу и пишет в блоги. Это пространство, артикулированное письмом. В отличие от гениев философии, которые могли ничего и не писать (или определялись этим) и марксистско-ленинской машинерии стирания философии ради ее собственного торжества.

Вышеописанная структура имеет и иные топологические характеристики, так она в состоянии сворачиваться в "трубочку". В пределе "событийно-внутренней" философии обитают непризнанные гении - полный гомолог фигуранта из противоположного квадрата - очередного директора института философии, которому на юбилейном банкете каждый подчиненный вынужден объяснять, а еще себе и другим, чем же его шеф так гениален.

Философия, найденная на зоне

Не помню, про кого этот анекдот рассказывали, но, кажется, про Николая Лосского. Был такой в советской России интуитивист и учитель обэриутов. Потом уехал на философском пароходе и поселился в Париже. Так вот, на зоне, куда Лосский попал, коллеги по бараку - уголовники - быстро просекли лживую буржуазно-религиозную сущность поступившего на нары кадра. А один особо рьяный пахан приставил к горлу философа нож: мол, или давай свою философию здесь и сейчас, или глотку перережу. Говорят, что это пахан впоследствии стал учеником Лосского, философом и вообще хорошим человеком - так на него подействовали слова Николая Онуфриевича. Это - философия в действии. Философия одного - последнего - шанса, одного раза. Разворачивающаяся всегда в определенной ситуации и не имеющая возможности пройти через публичный фильтр. Философия в общем-то невозможная, ненужная и даже, наверное никакая не философия. Философия-без-имени и без письма. Место неприсваиваемой мысли и незаписанных содержаний.

Не знаю, может быть эта история была совсем не про Лосского, а про кого-то другого. Но это, в сущности, это и не важно. Важно же то, что этот случай (случай - вполне хармсовский - место для этой философии) произошел в определенной ситуации, даже если он был выдуман. Никакое это не событие, и уж тем более не событие мысли. Мысль здесь, вывернутая наизнанку, неузнанная и смешная может быть, мысль одноразового применения. Хотя бы потому, что второго шанса у нее не будет - горло перережут.

Это - зона философии. Место ее ссылки, забвения, помойка для отходов мыслепроизводства. Таково содержание четвертого коммуникативного квадрата философии, определяемого внутренними содержаниями во всегда уже заранее заданных условиях. Здесь поселяются философствующие недоумки, революционеры, неуютно чувствующие себя в повседневной ситуации, и прочие отходы "мыследеятельности". Неинвестируемая и забракованная мысль всяческих образованцев, и одноразовые философы, которых очень здорово охарактеризовал любовник философии Эдуард Надточий: философы-гандоны.

Здесь для мысли невозможен второй шаг. Она живет лозунгом, анекдотом, шуткой, повторением, чаще бессмысленным. Философия здесь обездвижена, нейтрализована. Ее сломали. Испортили.

Испорченная философия - это растраченная мысль, не встраиваемая в экономию философских инвестиций (поэтому явление философских проектов невозможно внутри работы ФЭПа, оно может быть где-то рядом, вовлекая в качестве сырья отходы политического производства из помойного ведра в кабинете Глеба Павловского и непревзойденным образом оформляя их, к примеру, в лучшем отечественном журнале рецензий "Пушкин "). Производители этих испорченных содержаний - философские "мальчики Павловского" - по очереди становятся на этот конвейер, каждый раз выдавливая из себя по капельке яда, вызываемого при взгляде на сложившуюся ситуацию.

Эта (у)трата философии противостоит респектабельности "проектной философии", она непублична, но в каждой конкретной ситуации - эффективна. Она не вызывает восторгов, но порождает лишь ненависть.

В преодолении коммуникативного коллапса советской философии по преимуществу задействовались практики по заполнению "внешне-событийного" квадрата - уважаемые люди делают уважаемую работу: кража философского сегодня реализуется под рукоплескание интеллигентных наблюдателей. Давайте сейчас сделаем что-то такое еще, что принесет нам завра прибыль: еще что-то переведем, издадим, проведем конференцию, привезем Жижека, Бадью, Хардта и Негри, или, на худой конец, какого-нибудь Мизиано или Декомба. Лишь бы не сегодня, не сейчас. Публичная философия откладывает философию до лучших времен. Нет ничего более враждебного одноразовой философии, чем публичная философия. Она накладывает запрет на внутреннее.

Экспроприацией философского нутра из еще неродившихся философов существовала система Павловского. Она предпочитала решение - откладыванию на потом, террор - подвешиванию, пат - продолжению игры. Философия здесь должна состояться одним махом, сразу и полностью, поскольку уже введен запрет на любое философское движение.

Изнанка публичной философии наполняется продуктами деятельности философских компрачикосов. Не имеющее свободного выхода вовне нутро философии изображается лезвием на детских телах, запущенных в жуткую пляску на одном месте. Но только такая философия - опасна. Никакая иная философия не пугает, не заставляет не то, чтобы звать городового, но даже хвататься за кошелек.

Жизнь "четвертого квадрата", философской зоны - это и есть, в собственном смысле, революционная жизнь. Никто не может с такой остротой видеть ложь ситуации, или, если угодно, режима, как философ. Как мальчик, который видит, но не знает, что с этим видимым и этим видением делать. ФЭП - это революция, пойманная на крючок политтехнологий.

Тем не менее, без заполнения вакуума "зоны" философской коммуникации невозможным оказывается полноценное существование мысли - вне круга непризнанных гениев, дряхлых академиков, функционеров-жуликов и сумасшедших жертв философии.

Через реку, берега которой соединяет Патриарший мост, стоял другой Институт философии. Как символично, что после переезда ФЭПа из Александр-Хауса, свой дом оставляет и ИФ РАН.

"Глеб Павловский выгоняет последнего философа из ФЭПа"

Так себе и представляю эту картину, написанную в митьковской манере. Мудрый Глеб Олегович, по совету друзей, изгоняет из "Русского журнала" пинком под зад последнего философствующего жулика.

Но если не философы, то кто? Кто останется "в лавке"? Историки, филологи, журналисты, инженеры и даже… философы, но последние уже - на технических должностях. Что-то случилось (я знаю, что, но об этом как-нибудь в другой раз) - и философы ушли из ФЭПа. Философия покинула систему Павловского, найдя для реализации своего одноразового применения совсем другие (политические в том числе) технологии. Я даже знаю дату того, когда это произошло. Ровно три года назад, 1 марта 2008 года, за сутки до избрания президентом России Дмитрия Анатольевича Медведева все уже было решено. Но тогда мы об этом еще не догадывались. Все кругом было полно философов, и в течение года удалось провести даже несколько "философских войн" - про фашизм и про ИФ РАН.

Поймем мы это позже, почти через год после этого ключевого события, определившего культурное лицо эпохи Медведева. Но тогда еще, в августе 2008, глядя с веранды Александр-Хауса на шикарный вид, открывающийся оттуда на Кремль, мы говорили с Глебом Павловским о новом философском призыве. Старая команда уже не тянула. Драйва не было. Нужны был новые люди для очередного штурма власти. Я назвал несколько человек уже закончивших факультет и еще обучающихся на нем. Павловский не был против, а очень даже "за". Но разговор как-то не клеился, и, кажется, мы оба понимали, что это уже невозможно. Никакого "нового призыва" больше не будет. "Одноразовая философия" покинула ФЭП.

Людей, о которых я говорил, звали Вор, Козленок, Верзилов и Толокно.

Примечания:

1) Этими рассуждениями я обязан докладу Дмитрия Кралечкина на одном из семинаров "Московского философского колледжа".

Судьба преподносит приятные и неприятные сюрпризы. Часто хочется уйти от обыденных занятий и попытаться найти новый, свой путь. Свою судьбу каждый человек создает сам. Кто-то осознанно, а кто-то - как получится. На свою жизнь смотрит философски Павловский Глеб Олегович, подробная биография которого изобилует взлётами и падениями, крутыми поворотами и необъяснимыми зигзагами.

Родители

Родом из знаменитой Одессы Павловский Глеб Олегович. 1951 год рождения был ничем не примечателен. А вот дата 5 марта приводила многих новых знакомых в шок. Ведь это день смерти Сталина, который воспринимался современниками как начало новой жизни.

Родители глеба - вполне обычные люди. Отец имел Работал инженером-конструктором. Морские вокзалы Чёрного моря от Одессы до Батуми оснащены по его чертежам. Мать имела экзотическую специальность гидрометеоролога. Работала на Одесской метеостанции. На рабочем месте матери мальчик увидел, как составляются прогнозы.

Школьные годы

В 1958 году мальчик отправляется в обычную среднюю школу. Будучи ещё ребёнком, он чётко усвоил одно правило: себя нужно доказывать. Впервые такое чувство возникло лет в пять. Тогда отец, стараясь научить сына плавать, сбросил мальчика с причала. Солёная вода, заполнившая рот и нос, позднее всплывала в памяти во время уличных подростковых драк. Впрочем, учился Глеб Павловский хорошо. Гранит науки давался ему легко.

В семье любили читать. Книги были повсюду, их превратили в некое божество. Культ печатного слова привёл к чтению взахлёб. и басни Крылова, русская и зарубежная классика и вообще всё, что удавалось купить, читали в этой семье. Коктейль из выводов и умозаключений будоражил кровь. Отец мальчику казался старомодным, буржуазным, не понимающим современной жизни.

В 1968 году Глеб получает Там не было ни одной тройки или четвёртки. Перед юношей встаёт вопрос выбора дальнейшего пути. Одно он знал точно: по пути своих родителей не пойдёт. Нужна была революция, переворот в распланированной судьбе одессита.

Студенчество

Павловский Глеб выбирает Одесский университет. Исторический факультет показался молодому человеку самым привлекательным. Он без проблем поступает на избранный факультет. История как наука всегда притягивала к себе внимание вчерашнего школьника. Ему нравилось погружаться в мир давних времён, которые были хронологически представлены в произведениях учёных-историков.

1968-1973 годы - период замечательной студенческой жизни. Революционный дух пропитал в то время не только воздух, но и стены учебного заведения. Детищем 1968 года можно назвать революционный кружок, созданный молодёжью. Идеи коммуны студенты пытались воплотить в своём небольшом коллективе. Кружок назвали «СИД» (субъект исторической деятельности).

Именно в университете Глеб Павловский попробовал себя на журналистском поприще. Учась на втором курсе, он выпустил стенгазету «ХХ век». Восприняли её неоднозначно. Кто-то не понял, кто-то восторгался. А университетское партбюро сняло её с краткой формулировкой «За анархизм». Редактор газеты пострадал за своё детище, его исключили из комсомола.

Профессиональные эксперименты

В 1973 году заканчивается. Павловский Глеб получает диплом историка, стандартную синюю книжечку. И отправляется работать в школу учителем истории. Продержаться на первом рабочем месте долго не удалось. Его страсть к книжным новинкам, особенно запрещённым, привела к знакомству с КГБ. В 1974 году молодого преподавателя арестовали за хранение и распространение книги Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Он во всём сознался и его отпустили. Из школы его настойчиво попросили уйти.

Изменить жизнь, вырваться из круга предсказуемости дальнейших событий решает Павловский Глеб. Ради достижения поставленной цели он перебирается жить в столицу. Решает сменить профессию, приобретает рабочую специальность столяра. С 1976 по 1982 годы работает там, где только может найти работу. Строительный рабочий, столяр и даже лесоруб - и это всё человек с высшим историческим образованием.

В это время находит родственную душу в лице Михаила Гефтера. На рубеже семидесятых-восьмидесятых годов Гефтер основал свободный самиздатовский журнал «Поиск». Несмотря на отсутствие московской прописки, он принимает своего ученика соредактором. В свет вышло пять номеров. После чего КГБ арестовал заведующего литературным отделом Валерия Абрамкина. была запрещена и журнал закрыли в 1981 году. Через полтора года был арестован и Павловский Глеб.

За сотрудничество со следствием суд заменяет тюремное заключение ссылкой в Коми АССР. Трёхлетнее пребывание в отдалённости от политических центров вынуждает найти работу для того, чтобы заработать на хлеб. Кочегар, маляр - вот новые профессии, которые познал диссидент.

Снова Москва

Ссылка закончилась. В декабре 1985 года, несмотря на запрет жить в столице, возвращается в Москву Павловский Глеб Олегович. Биография и жизнь снова делает зигзаг. Год пришлось скрываться. Советскому обществу не нужен человек с судимостью. Диссидентское сообщество не простило осквернения главной своей святыни - идеи противостояния. Поиск работы приводит Глеба в молодёжный клуб на Арбате, который обрабатывает письма, идущие со всех сторон СССР в адрес центральных газет. На его базе создаётся «Клуб социальных инициатив» (КСИ). Павловский выступает одним из пяти его соучредителей.

Редактор журнала «Век XX и мир» Анатолий Беляев принимает Павловского на работу. Он шёл на риск: пригреть человека с судимостью и без московской прописки сродни самоубийству. С 1987 году Павловский Глеб Олегович - журналист информационного кооператива с кратким названием «Факт» под руководством Владимира Яковлева.

1989 год - журналист, историк, диссидент уходит в самостоятельное плавание. Он возглавляет журнал «Век XX и мир», создаёт информационное агентство PostFactum (Постфактум).

Весной 1994 года вновь под следствием Павловский Глеб Олегович. обвиняется в разработке аналитического сценария «Версия №1». В выдуманной истории досконально рассматривается возможность антипрезидентского заговора.

Приближение к власти

Следующий 1995 год приносит новую идею и её воплощение в жизнь. Это год создания Фонда Эффективной Политики (ФЭП). Новая организация принимает самое активное участие в выборах в Государственную думу. Но политическое объединение «Конгресс русских общин» не набрало необходимого количества голосов для представления своих кандидатов в Думу.

Выборы президента в 1996 году дали широкое поле для развёртывания деятельности Фонда Эффективной Политики. Он становится главным консультантом штаба Бориса Ельцина в предвыборной кампании, работает со средствами массовой информации.

Интернет-журналистика

Уловить ветер перемен удаётся не всем. Всегда угадать верное направление, начать активно действовать может Павловский Глеб Олегович. Российский политолог один из первых оценил роль зарождающейся журналистики в Интернете. Он создаёт сетевой «Русский журнал». Должность главного редактора занимает сам.

Информационные сайты становятся ещё одним источником воодушевления и прибыли. Самыми известными из них стали «Вести.ру», «СМИ.ру» и «Страна.ру». Последние два находятся под его личным контролем.

Место в современном мире

Сегодня по-разному называют Глеба Олеговича. и провокатор, философ и аналитик, гений пиара и манипулятор. Именно ему приписывают самые громкие скандалы современности. Под его руководством произошла отставка Березовского. Он контролировал целевую компрометацию жены мэра Москвы Лужкова. Но главной заслугой считается компания по продвижению Владимира Путина в Кремль и замена Бориса Ельцина. Но комментировать, отрицать или подтверждать эти суждения не собирается Павловский Глеб Олегович. Известный политолог считает это не столь важным. По его словам, он просто пишет прикладную историю.

Приближение к первым людям в государстве остаётся делом под первым номером. Сегодня он - советник руководителя Администрации Президента. Политолог может давать советы В. В. Путину. Глава Российской Федерации прислушивается к рекомендациям бывалого журналиста и историка. Важнейший стратег Кремля - такое почётное звание получил консультант президента от журнала «Тайм».

Семья и друзья

Политическая карьера сложилась удачно. Бизнес процветает. Сам Павловский говорит, что может обойтись малым. Но его семейная жизнь не имеет предсказуемого финала. Буйная деятельность не сделала Глеба Олеговича удачным в создании традиционного союза.

Первый раз женился Глеб Олегович на Ольге Ильницкой ещё в студенчестве. В браке родился сын Сергей. Перед своим переездом в Москву в середине семидесятых он разводится. Жизнь в семье с малолетним ребёнком не давала простора. Сейчас сын уже взрослый, работает в одном из интернет-изданий своего отца.

С остальными детьми таких тесных отношений не сложилось. В общей сложности имеет ещё пятерых детей Павловский Глеб Олегович. Личная жизнь и карьера известного политолога и журналиста развивались динамично. С бывшей женой Ольгой сохранились самые тёплые отношения.

Большого числа друзей у известного политтехнолога нет. Он бережно относится к своим немногочисленным старым и проверенным товарищам. Среди них самый известный - Валентин Юмашев.

) - российский политолог и журналист, бывший советский диссидент.

Биография

Родился в Одессе в семье инженера-строителя.

1995 - настоящее время - соучредитель и директор «Фонда эффективной политики ».

Должности и посты

Интервью

• . Интервью взял Роман Манекин , km.ru - 27.10.2003
• , www.akzia.ru/ - 05.09.2005
• . Интервью взяла Елена Масюк , www.novayagazeta.ru - 24.10.2012
• , - 11.12.2012
• lenta.ru/articles/2016/03/13/pavlovsky/

Награды

25 июля 1996 г. Распоряжением № 396-рп Президента Ельцина получил благодарность за активное участие в организации и проведении его выборной кампании.

Семья

Напишите отзыв о статье "Павловский, Глеб Олегович"

Примечания

Ссылки

• - статья в Лентапедии . 2012 год.
• Дмитрий Быков // «Московская комсомолка »: газета. - Москва, 2001. - № 15 . - С. 15-17 .
• Выступление на конференции в Берлине в мае 2014 года.
• на радио Эхо Москвы

Отрывок, характеризующий Павловский, Глеб Олегович

– Ах, да, сейчас, подожди… Или нет… да нет, поди скажи, что сейчас приду, – сказал Пьер дворецкому.
Но как только вышел дворецкий, Пьер взял шляпу, лежавшую на столе, и вышел в заднюю дверь из кабинета. В коридоре никого не было. Пьер прошел во всю длину коридора до лестницы и, морщась и растирая лоб обеими руками, спустился до первой площадки. Швейцар стоял у парадной двери. С площадки, на которую спустился Пьер, другая лестница вела к заднему ходу. Пьер пошел по ней и вышел во двор. Никто не видал его. Но на улице, как только он вышел в ворота, кучера, стоявшие с экипажами, и дворник увидали барина и сняли перед ним шапки. Почувствовав на себя устремленные взгляды, Пьер поступил как страус, который прячет голову в куст, с тем чтобы его не видали; он опустил голову и, прибавив шагу, пошел по улице.
Из всех дел, предстоявших Пьеру в это утро, дело разборки книг и бумаг Иосифа Алексеевича показалось ему самым нужным.
Он взял первого попавшегося ему извозчика и велел ему ехать на Патриаршие пруды, где был дом вдовы Баздеева.
Беспрестанно оглядываясь на со всех сторон двигавшиеся обозы выезжавших из Москвы и оправляясь своим тучным телом, чтобы не соскользнуть с дребезжащих старых дрожек, Пьер, испытывая радостное чувство, подобное тому, которое испытывает мальчик, убежавший из школы, разговорился с извозчиком.
Извозчик рассказал ему, что нынешний день разбирают в Кремле оружие, и что на завтрашний народ выгоняют весь за Трехгорную заставу, и что там будет большое сражение.
Приехав на Патриаршие пруды, Пьер отыскал дом Баздеева, в котором он давно не бывал. Он подошел к калитке. Герасим, тот самый желтый безбородый старичок, которого Пьер видел пять лет тому назад в Торжке с Иосифом Алексеевичем, вышел на его стук.
– Дома? – спросил Пьер.
– По обстоятельствам нынешним, Софья Даниловна с детьми уехали в торжковскую деревню, ваше сиятельство.
– Я все таки войду, мне надо книги разобрать, – сказал Пьер.
– Пожалуйте, милости просим, братец покойника, – царство небесное! – Макар Алексеевич остались, да, как изволите знать, они в слабости, – сказал старый слуга.
Макар Алексеевич был, как знал Пьер, полусумасшедший, пивший запоем брат Иосифа Алексеевича.
– Да, да, знаю. Пойдем, пойдем… – сказал Пьер и вошел в дом. Высокий плешивый старый человек в халате, с красным носом, в калошах на босу ногу, стоял в передней; увидав Пьера, он сердито пробормотал что то и ушел в коридор.
– Большого ума были, а теперь, как изволите видеть, ослабели, – сказал Герасим. – В кабинет угодно? – Пьер кивнул головой. – Кабинет как был запечатан, так и остался. Софья Даниловна приказывали, ежели от вас придут, то отпустить книги.
Пьер вошел в тот самый мрачный кабинет, в который он еще при жизни благодетеля входил с таким трепетом. Кабинет этот, теперь запыленный и нетронутый со времени кончины Иосифа Алексеевича, был еще мрачнее.
Герасим открыл один ставень и на цыпочках вышел из комнаты. Пьер обошел кабинет, подошел к шкафу, в котором лежали рукописи, и достал одну из важнейших когда то святынь ордена. Это были подлинные шотландские акты с примечаниями и объяснениями благодетеля. Он сел за письменный запыленный стол и положил перед собой рукописи, раскрывал, закрывал их и, наконец, отодвинув их от себя, облокотившись головой на руки, задумался.
Несколько раз Герасим осторожно заглядывал в кабинет и видел, что Пьер сидел в том же положении. Прошло более двух часов. Герасим позволил себе пошуметь в дверях, чтоб обратить на себя внимание Пьера. Пьер не слышал его.
– Извозчика отпустить прикажете?
– Ах, да, – очнувшись, сказал Пьер, поспешно вставая. – Послушай, – сказал он, взяв Герасима за пуговицу сюртука и сверху вниз блестящими, влажными восторженными глазами глядя на старичка. – Послушай, ты знаешь, что завтра будет сражение?..
– Сказывали, – отвечал Герасим.
– Я прошу тебя никому не говорить, кто я. И сделай, что я скажу…
– Слушаюсь, – сказал Герасим. – Кушать прикажете?
– Нет, но мне другое нужно. Мне нужно крестьянское платье и пистолет, – сказал Пьер, неожиданно покраснев.
– Слушаю с, – подумав, сказал Герасим.
Весь остаток этого дня Пьер провел один в кабинете благодетеля, беспокойно шагая из одного угла в другой, как слышал Герасим, и что то сам с собой разговаривая, и ночевал на приготовленной ему тут же постели.
Герасим с привычкой слуги, видавшего много странных вещей на своем веку, принял переселение Пьера без удивления и, казалось, был доволен тем, что ему было кому услуживать. Он в тот же вечер, не спрашивая даже и самого себя, для чего это было нужно, достал Пьеру кафтан и шапку и обещал на другой день приобрести требуемый пистолет. Макар Алексеевич в этот вечер два раза, шлепая своими калошами, подходил к двери и останавливался, заискивающе глядя на Пьера. Но как только Пьер оборачивался к нему, он стыдливо и сердито запахивал свой халат и поспешно удалялся. В то время как Пьер в кучерском кафтане, приобретенном и выпаренном для него Герасимом, ходил с ним покупать пистолет у Сухаревой башни, он встретил Ростовых.

1 го сентября в ночь отдан приказ Кутузова об отступлении русских войск через Москву на Рязанскую дорогу.
Первые войска двинулись в ночь. Войска, шедшие ночью, не торопились и двигались медленно и степенно; но на рассвете двигавшиеся войска, подходя к Дорогомиловскому мосту, увидали впереди себя, на другой стороне, теснящиеся, спешащие по мосту и на той стороне поднимающиеся и запружающие улицы и переулки, и позади себя – напирающие, бесконечные массы войск. И беспричинная поспешность и тревога овладели войсками. Все бросилось вперед к мосту, на мост, в броды и в лодки. Кутузов велел обвезти себя задними улицами на ту сторону Москвы.
К десяти часам утра 2 го сентября в Дорогомиловском предместье оставались на просторе одни войска ариергарда. Армия была уже на той стороне Москвы и за Москвою.
В это же время, в десять часов утра 2 го сентября, Наполеон стоял между своими войсками на Поклонной горе и смотрел на открывавшееся перед ним зрелище. Начиная с 26 го августа и по 2 е сентября, от Бородинского сражения и до вступления неприятеля в Москву, во все дни этой тревожной, этой памятной недели стояла та необычайная, всегда удивляющая людей осенняя погода, когда низкое солнце греет жарче, чем весной, когда все блестит в редком, чистом воздухе так, что глаза режет, когда грудь крепнет и свежеет, вдыхая осенний пахучий воздух, когда ночи даже бывают теплые и когда в темных теплых ночах этих с неба беспрестанно, пугая и радуя, сыплются золотые звезды.